"Владимир Покровский. Хор Трубецкого" - читать интересную книгу автора

по-твоему, их найду, чтоб сказать?
Вопрос был такой дурацкий, что Николай Дмитриевич даже и про ауру
позабыл.
- То есть? Я не понял, - сказал он в недоумении. - Они ж у тебя в
гостинице распеваются, кому ж и знать, где, как не тебе? Где-нибудь в
номерах или в коридоре или, я, там, не знаю...
- Да нету их ни в номерах, ни в коридоре, идиот проклятый! - заорала
Анна Степановна во всю шаляпинскую силу своего голоса (Николай Дмитриевич
немного просел). - Их вообще в гостинице нету! Не приходили они сюда после
концерта!
Выяснилось в ходе дальнейших криков, что все участники хора сразу после
концерта бесследно исчезли вместе с багажом, которого, может быть, и вообще
не было. Все номера, якобы занятые хористами и помощницей представителя
Фаиной Глухоуховой, остались абсолютно нетронутыми, хотя на каждой двери
висела табличка с надписью "Do not disturbe! Не входи!". Что же до самого
представителя Хора, Ивана Оскаровича Глухоухова, который, как мы помним,
зарегистрировавшись, проворно ускакал по лестнице к своему номеру и там
заперся, никого к себе не пуская, он к концу представления, прижимая к груди
какую-то папочку, вдруг предстал перед ночной дежурной, которая как раз
приняла смену, попытался что-то сказать, но не смог, словно бы из-за спазма
в горле, а только панически погрозил ей указательным пальцем и умчался
прочь, "будто за ним черти гнались", и с тех пор его тоже никто не видел.
Вот его-то номер нетронутым не смог бы назвать даже самый бессовестный
человек. Он был весь перебуторен самым непозволительным образом - ванная
комната вся в лужах, мокрое полотенце на унитазе, а в самом номере ни одного
предмета на своем месте, даже репродукция с елочкой перекошена, и телефон, с
корнем вырванный из розетки, на полу разбитый лежал. Что с кроватью было
сделано, приличными словами сказать нельзя. Такое впечатление создавалось,
что Глухоухов пытался завернуться даже не в одеяло, а в сам матрац. А когда
не преуспел, то вместе с матрацем, подушкой и простыней (одеяло почему-то
оставил, видно, не влезло) забрался под сетку кровати и там от кого-то
прятался. Словом, странный был человек.
А у электровыключателя обнаружены были следы крови!
И тогда возникал резонный вопрос, точней, даже два вопроса - если Хор
Трубецкого физически в гостинице не присутствовал (плевать, где он тогда
присутствовал, раз уголовных преступлений не совершал), то кто же тогда
здесь пел и, главное, где? Задал их, естественно, Николай Дмитриевич, как
наиболее умный и творческий из присутствующих.
Пока ответов на эти вопросы не было, и Николай Дмитриевич же предложил
ответить на третий - что поют?
Анна Степановна гневно фыркнула, но прислушались.
Это не было "раз давай, два давай", это не было о дорогой Сюзи, это
была какая-то классическая кантата. Или не кантата, а что-то вроде, Николай
Дмитриевич все равно никогда ее раньше не слышал, а если и слышал, так не
запомнил. Моцарт, Григ, Гайдн, Равель, Гершвин, даже ранний Бетховен, но не
Вивальди и не Бах точно. Это мог быть и кто-то другой из классиков, но
других классиков Николай Дмитриевич не знал. Пели на иностранном языке,
очень похожем на итальянский, потому что порой там мелькали слова, похожие
на "куоре" и "бэлло", но в итальянском ни Николай Дмитриевич, ни тем более
фуриозная Анна Степановна сильны не были, так что это мог быть и другой