"Борис Николаевич Полевой. В конце концов: Нюрнбергские дневники " - читать интересную книгу автора

году тоже ведь вознамерились было судить Вильгельма Второго, но сами же по
существу и организовали его побег в Голландию, где он и дожил свой век в
королевской роскоши. Почему? Да?.. Да потому, что, если бы они его осудили,
они бы осудили идею агрессии, а следовательно, и новые свои мечты о захватах
и агрессиях. Они побоялись создать прецедент. Вот что говорит история. А
болгарский народ говорит: ворон ворону глаз не выклюет.
Он как-то очень по-молодому присел на край столика.
- Видите, какие у суда проблемы. Надо создать прецедент, надо осудить
любую агрессию и зафиксировать осуждение соответствующими международными
законами... Мне, вам, всем коммунистам все это ясно, но у советской юстиции
будет там один голос из четырех. Вашим юристам предстоит тяжелая работа.
Если процесс будет доведен до конца, агрессоры осуждены, а международные
законы получат жизненное воплощение, это будет ваша вторая победа после
того, как Красное знамя взвилось над рейхстагом.
И вдруг сказал тихо, доверительно:
- Мне бы самому хотелось увидать, как будут они себя там вести, как
сумеют защищать свою идеологию. - Взглянул на часы. - Вы извините, я вас
задержал. Желаю успеха...
Он меня задержал! Да эти самые его мысли и будут ключом к тому
незнакомому для меня делу, которым мне так неожиданно придется заниматься.
И, уже провожая меня до двери, он улыбнулся.
- А китель-то на вас великоват. - Улыбка открыла ровный ряд белых,
крепких зубов. - А тех, кто вам порезал резину, нашли, задержали. Матерые
фашисты. Так что и китель ваш будет отомщен.
Вылетаю на заре. На пути из Москвы в Берлин в холодном неуютном
десантном самолете, из каких в дни войны мне приходилось трижды прыгать с
парашютом во вражеские тылы, среди каких-то ящиков, закрытых промасленным
брезентом, выглядел, вероятно, очень странно. За неимением кителя, пришлось
облечься в парадный мундир - неудобнейшее сооружение с золотым шитьем на
воротнике и рукавах. Куцее, тесное, совершенно непригодное для будничной
работы, которое, ко всему прочему, нужно было перетягивать серебряным
поясом. Воображаю, сколько острот вызовет эта одежда у пишущей братии,
которая, как известно, за словом "в карман не лазает. Но ждать, когда будет
готов новый китель, не дали. Редакция, едва разрешив мне поцеловать жену,
маму, подрастающего сына и совсем маленькую дочку, которые и после войны
продолжают расти без отца, буквально выставила меня из Москвы. Процесс уже
начался, интерес к нему огромный, газета отводит для него целые полосы.
Лечу и перебираю в памяти мои скудные познания о Нюрнберге. Ведь даже в
справочной библиотеке посидеть не было времени. Что я знаю об этом городе?
Ну, промышленный центр на юге Германии, на каком-то там великом канале. Ну,
один из католических центров средневековья. Ну, жил там и похоронен великий
художник Альбрехт Дюрер и известный поэт и майстерзингер Ганс Сакс. Ну,
кажется, кто-то, когда-то смастерил там первые в мире карманные часы. И еще
жил там какой-то, не знаю уж какой там по счету, Фридрих по прозвищу
Барбаросса, мечтавший завоевать мир и, вероятно, поэтому особенно уважаемый
Адольфом Шикльгрубером, по прозвищу Гитлер... Знаю, конечно, что
средневековый город этот был некогда колыбелью нацизма и по его улицам в дни
всегерманских партейтагов под гром барабанов и писк дудок тянулись
бесконечные факельцуги, а на площадях вокруг костров устраивались дикие
антисемитские шабаши. Ну, еще знаю, что в конце войны западные союзники так