"Борис Полевой. До Берлина - 896 километров " - читать интересную книгу автора

заверениями, что мы сыты по горло и ни есть ни пить больше не можем.
Почему так происходит, сами не понимаем. Потому ли, что Петрович
отыскал где-то фотографию, на которой пан Чеснык вместе с женой пани Ядвигой
сняты в развеселой компании каких-то немецких военных? Или потому, что шофер
Крушинского, пожилой положительный Петр Васильевич, рассказывал нам, что
получил заманчивое предложение продать канистру-другую бензина или обменять
их на продукты? А может быть, потому, что в день моих именин 27 июля пара
отличного шерстяного белья "второй фронт" с помощью Петровича превратилась в
четверть бимбера, что по-русски означает самогон?
Фамилия Чёснык переводится на русский как "чеснок". Так вот этот
Чеснок, как мы его называем между собой, в доме этом является фигурой
второстепенной. Здесь всем заправляет пани Ядзя. Это статная полька лет
тридцати, крупная, стройная, зеленоглазая, с пышной косой светлых волос,
которые связаны в небрежный узел. Она не ходит, а как бы носит себя.
Молчалива и даже с мужем предпочитает объясняться с помощью жестов. И не он,
ее муж, этот юркий, угодливый человечек, интересы которого не идут дальше
мелкой коммерции, а именно эта русая красавица настораживает нас.
Поляки, как мы уже убедились, народ гостеприимный. В массе своей к
нашим воинам относятся хорошо. Коллеги по корреспондентскому корпусу давно
уже наладили со Своими хозяевами добрые отношения, сдают им свои офицерские
и дополнительные пайки и получают взамен домашние завтраки, обеды и ужины, а
мы с Крушинским и наши водители впервые за всю войну ходим харчеваться в
военторговскую столовую.
Мы бы, пожалуй, и съехали с этой квартиры, но ничего плохого, чем бы мы
могли мотивировать такую передислокацию, не видим: хозяева любезны, учтивы,
предупредительны. Снимок с немцами? Ну и что, ведь они находились в
оккупации почти шесть лет. И все-таки признаюсь, когда офицер связи
казачьего корпуса увез меня из Соколува в свое соединение, я вздохнул с
облегчением, радуясь, что на несколько дней буду избавлен от суетливой
предупредительности нашего хозяина и снисходительных взглядов пани Ядзи.
Пусть уж Крушинский воюет там не числом, а умением, благо он является
однофамильцем знаменитого польского ксендза, профессора и искусствоведа из
Кракова, и хозяйка уже спрашивала мимоходом, кем этому ученому ксендзу
приходится наш капитан.
К казакам я отправился потому, что в последних сводках то и дело
мелькают сообщения об умелых действиях конно-механизированных корпусов. С
конницей мне в эту войну приходилось встречаться лишь зимой 1941 года в моем
Верхневолжье, где дрались соединения Доватора, Белова и Соколова. Геройски в
общем-то дрались. Но в ту грозную осень оставили в тверских лесах больше
половины конского поголовья. И наши дивизии, очутившись в полуокружении, ели
коней, убитых еще в дни осенних кавалерийских рейдов. Покаюсь, в ходе войны
мне даже начинало казаться, что этот красивейший род войск в современном
бою, где стрелковым оружием стали автоматы, пулеметы, где над полем боя
висят самолеты-штурмовики, где "катюши" разом накрывают большую площадь,
конница, как особый род войск, изжила себя. И вот, пожалуйста: сводка за
сводкой содержат похвалы смелым и успешным действиям конно-механизированных
частей, их глубоким рейдам по тылам противника, внезапным атакам с тыла по
обороняющимся немецким частям.
В казачью часть мы прибыли под вечер. Это были кубанские казаки.
Впрочем, очутившись там, мы поначалу не увидели каких-то особенных