"Борис Полевой. До Берлина - 896 километров " - читать интересную книгу автора

обстрелян зенитками, так и не отрывают глаз от земли, что кружится теперь
под нами, изредка указывая друг другу на какие-то мерцающие внизу огоньки.
Когда в самолете зажигается зеленая лампочка и в открытый десантный люк
с ревом врывается холодный сырой воздух, приходится преодолевать тот
психический барьер, который известен, вероятно, и самым опытным
парашютистам. Встаю посередине очереди. Тоже поправил ремни заплечного мешка
и, театрально крутнув ус, зажмурившись, шагнул в грохочущую пропасть, хотя,
честно говоря, душа уже ушла в пятки.
Нет, кажется, все в порядке. Сильный рывок. Хлопок. Легкое покачивание
на ветру. Прыгнул благополучно и самодовольно вспомнил слова генерала
Свободы: опустишься в Чехословакию, как ангел с неба. Но на этом и кончается
ангельский полет. Начинается серия глупейших, дьявольских приключений.
Где-то уже у земли, когда я изготовился к тому, чтобы по инструкции
спружинить у земли и повалиться на бок, падение внезапно прерывается. Я
повис, беспомощно болтая в воздухе ногами. От резкого рывка заплечный мешок
срывается и летит куда-то вниз вместе с фотоаппаратом. Что такое? Когда
испуг проходит, начинаю понимать, что парашют накрыл верхушку какого-то
дерева, а я беспомощно болтаюсь на неизвестной мне высоте и не могу ничего
разглядеть из-за тумана. Дерево пружинит, тихо раскачивает меня, и
воображение, разумеется, рисует внизу обрыв, пропасть, скалы, горный поток.
А главное, ведь ничего не сделаешь. Даже штурмовой нож, который я не
сунул за голенище, как это сделали перед прыжком другие, оторвался от пояса
и исчез.
Однако сколько же можно вот так висеть? Наверное, где-то уже взвились
зеленые ракеты и командир, опытный десантник, уже собирает своих людей. Тут
приходит на ум: зажигалка. Комический фильм продолжает крутиться. Дрожащей
рукой я достаю из кармана зажигалку и начинаю пережигать стропы. Одну за
другой. Ох, и крепки же эти тоненькие веревочки, всего две осталось. а
держат. Вот тлеют последние. Зажмуриваюсь, поджимаюсь в комок и... Когда
перегорела последняя стропа и я освободился от парашюта, большого толчка не
последовало. Оказывается, я болтался над самой землей. И опять не повезло:
хотя под ногами был сырой мягкий мох, ухитрился-таки поскользнуться и как-то
не то вывихнуть, не то растянуть ногу. Словом, понял: ползти еще смогу, а
идти - нет. Встать на ноги невозможно.
А между тем начало светать. Первые солнечные лучи скользнули по
верхушкам зеленых, красивых гор; набрякшая в тумане листва сочно зазеленела,
и я увидел горную лесосеку, штабеля свежесрубленных и уже обтесанных бревен.
Шалаш. И у шалаша человек.
Вот тут-то я убедился, сколь правы были генерал Свобода и люди из его
корпуса в оптимистических предсказаниях. Первый увиденный мною словак
оказался другом, да каким еще другом!
Подойдя ко мне, он спросил по-словацки:
- Кто си? Руски? Ё?.. Ты си достойник? Откуду си? З неба? Ё?
Я убедился, что действительно понял каждое его слово, а он понял мои
ответы.
Это был невысокий, коренастый, жилистый человек лет шестидесяти.
Лесоруб. В эту ночь он спал в шалаше на лесосеке, слышал, как в небе
кружился ваш самолет, видел зеленые ракеты, видел, как я опускался и застрял
на дереве. Он подобрал мои пожитки, а потом без особых, разговоров посадил
меня "на кошла" и понес по извилистой дорожке куда-то вниз. Я доверился