"Полибий. Всеобщая история (Книги X-XL) " - читать интересную книгу автора

произнесенные в действительности, каковы бы они ни были, потом доискаться
причины, по которой предприятие или речь разрешились неудачей или успехом.
Голый рассказ о случившемся забавляет читателя, но пользы не приносит ему
вовсе; чтение истории становится полезным, если в рассказе выяснены и
причины событий. Сближая положения, сходные с теми, какие мы сами
переживаем, мы получаем опору для предвосхищения и предвидения будущего и
можем или воздержаться от известных деяний из осторожности, или, напротив,
по стопам предшественников смелее встретить опасность86. Кто замалчивает
произнесенные речи и причины событий, а вместо того дает вымышленные
школьные упражнения и длинные разглагольствования, тот упраздняет самое
существо истории. В этом-то сильно повинен Тимей, и его книги, как всем нам
известно, полны такого рода недостатков.
25с. Незаслуженная слава Тимея. Быть может, нас спросят, почему такой
писатель, каким мы изобразили Тимея, пользуется у некоторых большим
сочувствием и доверием. Причина этого - обилие нападок и хулы в его
сочинении на всех других писателей, так что о Тимее судят не по его
сочинению и не по его собственным суждениям, но по нападкам на других, а в
этом он, как мне кажется, проявляет большую сноровку и выдающуюся
способность. Нечто подобное повторилось со Стратоном87 естествоиспытателем.
И этот последний приводит читателя в восторг всякий раз, когда разбирает
чужие мнения и изобличает ошибочность их; напротив, как только высказывает
что-либо от себя и излагает собственные соображения, оказывается, по мнению
людей сведущих, и поразительно невежественным, и ограниченным. По-моему, с
писателями бывает совершенно то же, что наблюдается в жизни каждого из нас:
порицать другого за образ жизни легко, но трудно самому остаться
безупречным, и можно сказать чуть не наверное, что люди, наиболее склонные к
осуждению ближнего, наименее безупречны в собственной жизни.
25d. Ложная ученость Тимея. Впрочем, помимо сказанного выше Тимею
свойственно и нечто другое. Прожил он в Афинах лет пять - десять, перечитал
предшествующих историков и потому вообразил себе, что сам располагает всеми
средствами для составления истории, - но, как я думаю, ошибся. Между
писанием истории и врачеванием есть сходство, состоящее в том, что и
история, и врачевание делятся на три вида с совершенно особыми признаками
каждый; соответственно тому различаются и люди, посвящающие себя занятиям
историей и врачеванию. Так, врачевание распадается на книжное,
диетологическое и третье, хирургическое и фармацевтическое. <...> Книжное
врачевание, ведущее начало главным образом из Александрии от врачей,
именуемых там герофилистами88 и каллимахистами, представляет собою только
одну сторону врачевания, но оно облекается в столь хвастливую внешность, так
много обещает, что можно подумать, будто кроме этих нет вовсе умелых врачей.
Если кого-либо из этих книжников позвать к действительному больному, он
окажется столь же неискусным, как и человек, не читавший ни единого
медицинского сочинения, и часто случалось, что больные, поддаваясь
краснобайству таких врачей и доверяясь им, заболевали опасно, хотя до того
только недомогали. На деле врачи эти походят на кормчих, управляющих судном
по книге. Горделиво странствуя от города к городу, они краснобайством89
собирают около себя толпы слушателей, ставят в весьма трудное и обидное
положение людей, на опыте доказавших свои познания: часто обаяние слова
действует больше, нежели испытанное на деле знание. Что касается третьего
направления, того, которое только и сообщает подлинную пригодность всякому