"Полибий. Всеобщая история (Книги X-XL) " - читать интересную книгу авторапроизнесенные в действительности, каковы бы они ни были, потом доискаться
причины, по которой предприятие или речь разрешились неудачей или успехом. Голый рассказ о случившемся забавляет читателя, но пользы не приносит ему вовсе; чтение истории становится полезным, если в рассказе выяснены и причины событий. Сближая положения, сходные с теми, какие мы сами переживаем, мы получаем опору для предвосхищения и предвидения будущего и можем или воздержаться от известных деяний из осторожности, или, напротив, по стопам предшественников смелее встретить опасность86. Кто замалчивает произнесенные речи и причины событий, а вместо того дает вымышленные школьные упражнения и длинные разглагольствования, тот упраздняет самое существо истории. В этом-то сильно повинен Тимей, и его книги, как всем нам известно, полны такого рода недостатков. 25с. Незаслуженная слава Тимея. Быть может, нас спросят, почему такой писатель, каким мы изобразили Тимея, пользуется у некоторых большим сочувствием и доверием. Причина этого - обилие нападок и хулы в его сочинении на всех других писателей, так что о Тимее судят не по его сочинению и не по его собственным суждениям, но по нападкам на других, а в этом он, как мне кажется, проявляет большую сноровку и выдающуюся способность. Нечто подобное повторилось со Стратоном87 естествоиспытателем. И этот последний приводит читателя в восторг всякий раз, когда разбирает чужие мнения и изобличает ошибочность их; напротив, как только высказывает что-либо от себя и излагает собственные соображения, оказывается, по мнению людей сведущих, и поразительно невежественным, и ограниченным. По-моему, с писателями бывает совершенно то же, что наблюдается в жизни каждого из нас: порицать другого за образ жизни легко, но трудно самому остаться осуждению ближнего, наименее безупречны в собственной жизни. 25d. Ложная ученость Тимея. Впрочем, помимо сказанного выше Тимею свойственно и нечто другое. Прожил он в Афинах лет пять - десять, перечитал предшествующих историков и потому вообразил себе, что сам располагает всеми средствами для составления истории, - но, как я думаю, ошибся. Между писанием истории и врачеванием есть сходство, состоящее в том, что и история, и врачевание делятся на три вида с совершенно особыми признаками каждый; соответственно тому различаются и люди, посвящающие себя занятиям историей и врачеванию. Так, врачевание распадается на книжное, диетологическое и третье, хирургическое и фармацевтическое. <...> Книжное врачевание, ведущее начало главным образом из Александрии от врачей, именуемых там герофилистами88 и каллимахистами, представляет собою только одну сторону врачевания, но оно облекается в столь хвастливую внешность, так много обещает, что можно подумать, будто кроме этих нет вовсе умелых врачей. Если кого-либо из этих книжников позвать к действительному больному, он окажется столь же неискусным, как и человек, не читавший ни единого медицинского сочинения, и часто случалось, что больные, поддаваясь краснобайству таких врачей и доверяясь им, заболевали опасно, хотя до того только недомогали. На деле врачи эти походят на кормчих, управляющих судном по книге. Горделиво странствуя от города к городу, они краснобайством89 собирают около себя толпы слушателей, ставят в весьма трудное и обидное положение людей, на опыте доказавших свои познания: часто обаяние слова действует больше, нежели испытанное на деле знание. Что касается третьего направления, того, которое только и сообщает подлинную пригодность всякому |
|
|