"Георгий Полонский. Рыжий, честный, влюбленный " - читать интересную книгу автора

А причина - всего-навсего слова, которые собрались во что-то единое,
складное, упоительно верно выражая то, что было у него на душе! Мелодия сама
пристала к этим словам, непрошенно-негаданно... Когда родился второй куплет,
Людвиг спел его, а затем оба вместе спел незнакомым белкам - и белки с
каждой строчкой спускались все ближе к нему, все доверчивей... Они совсем
ничего не понимали в стихах, эти грызуны-циркачи, но их мордочки и хвосты
выражали полное удовольствие.
Третьим куплетом он поделился с тетеревом. Нашел с кем делиться, ведь
есть выражение такое (Людвиг узнал его потом, из какой-то маминой фразы):
"глух, как тетерев"! Тот, впрочем, на слух не пожаловался, а с очень
авторитетным видом одобрил куплет. Да Людвигу и не нужны были отзывы: что-то
внутри подсказывало, какая строчка годится, а какая - нет; ну и зачем в
таком случае мнение посторонних птиц? Нет, так нельзя думать: ведь когда
песенку оценили малиновки и даже один соловей, Людвигу по-настоящему было
приятно: еще бы, это уже суд профессионалов! (хотя понятно,что они только в
музыке смыслили, в словах-то, конечно, - ни бум-бум...). Всерьез оценить
сможете только вы - поскольку вы прочли главу 1-ю и знаете, про что пелось в
тех куплетах:

Может, я и неправ... Может, я дурачок...
Может, в этих делах я совсем новичок...
Может, все осмеют это мненье мое...
Только мне надоело вранье!

Мне за хитрость не надо "четыре" и "пять",
Ставьте кол - я согласен его получать!
Всем назло, через чащу, один, напролом
Я иду с этим честным колом!

Я из школы врунов сам себя исключил,
С их дорожки кривой я в бурьян соскочил...
Пусть их школьный звонок разорвется, звеня, -
Не дождаться им больше меня!

Песенка, с одной стороны, добавляла своему автору душевных сил и
решимости, но с другой - сжигала силы физические: немало их требовалось и на
само сочинительство и на исполнение такой геройской программы! Так что под
конец Людвиг оказался вымотан и сел под деревом, привалившись к нему спиной.
И тут перед ним не замедлило явиться новое для нас лицо - Ежик Нильс,
самому-то Людвигу давно известный. Роста он был небольшого, одет в грубый
серый плащ с капюшоном. Такое было впечатление, словно только что Нильс
выбрался из кучи прелых листьев - немало их прилипло к нему... Физиономия
его отличалась ужасной серьезностью, а голос его был глухой, надтреснутый,
словами он сыпал часто-часто; кроме того, он озабоченно грыз ногти и
опасливо озирался вокруг...
- Ежик Нильс! - воскликнул Людвиг; знакомое лицо сейчас очень его
обрадовало.
- Не кричи, - осадил его утробный голос Нильса. - Мало ли кто тут
шныряет?.. Ручаюсь: эту песню твою слышали совсем не те, кому следует.
Какие-нибудь, скажем, сороки.