"Юрий Дмитриевич Полухин. Улица Грановского, 2 " - читать интересную книгу автора

белизна стволов - заметнее; казалось, даже воздух, вобравший в себя
солнечный свет, погасший, но еще не умерший, и блики от коры березовой,
перемежающиеся, живые, - казалось, сам воздух этот струится шаткою
белизной.
И тут я подумал: "Когда их завели в газовую камеру, две сотни женщин,
сразу, - сперва их раздели, - и они стояли рядом друг с другом, чуть не
вплотную, и среди них эта дважды убитая девушка, нет, - девочка; она,
дложет быть, еще стыдилась своей наготы, и плечи у нее были слабые, тонкая
шея... И вот, воздух в той камере от множества нагих тел светился так же
зыбко, такою же белизной, чуть голубоватой, как в этом березняке...
Наверное, так и было".
Но что-то во мне воспротивилось этой мысли, сравнению, - уж слишком
красиво оно было, что ли? Наверняка все выглядело иначе, грубее, более
жестоко...
Мелконькие дырочки в потолке, кружками-ситечками:
якобы душ. А вместо воды - газ. Но конечно же, стоя в такой тесноте,
многие сразу поняли: не ради душа их загнали сюда. Не могли не понять.
Но зачем я все это должен себе представлять, зачем?! Зачем подсунул мне
эти листки Ронкин?
И сейчас!
Выбрал минуту.
Для того только, чтоб еще раз казнить за давешнее, невольное мое
удивление, которое сам же истолковал совсем не так, как прозвучало оно?
Разве это - не жестоко?
Хорошо, хоть теперь молчит.
Я повернулся к нему спиной, лег, привалившись боком к дверце
багажничка, устроенного в носу лодки.
Из-под киля ее сюда долетали изредка брызги воды, приятно-холодные.
Но тут Ронкин сбросил обороты двигателя, лодка легла на воду всем
корпусом, пошла плавно. Левый берег стал низким, курчавились на нем шапки
ветел, меж ними желтыми бунчуками вытарчивала осока.
Поворот - по большой дуге. Лодка осторожно вошла в едва приметную,
узенькую - метра полтора шириной, не больше, - протоку. Вода стала белесой
от водорослей, протянувшихся под самым днищем. Мотор, взревев, заработал
глуше, - наверно, намотались на винт эти вымороченные, блеклые стебли.
И так минут десять мы шли, будто ощупью, в коридоре меж кустами осоки,
которые становились все выше, пышнее. Но вот впереди мелькнуло озерко
чистой воды, на дальнем ее краю плавали какие-то черные загогулины, -
утки! - сразу же догадался я и потянулся за ружьем, но они тут же
поднялись, ударяя крыльями часто-часто, чтобы преодолеть инерцию тяжелого,
ленивого еще тела, и ушли вдаль над самой осокой.
- Бесполезно! Так их не возьмешь, - ученые! - сказал Ронкин без
сожаления, чтоб пояснить только.
А ружье лежало в руке у меня, и я ладонью внезапно почувствовал, какие
ловкие, удобные очертания у его ложа, какое теплое, доверчивое дерево, и
будто бы ружье само вытянулось в руке, изготовившись к стрельбе. Я положил
его на дно лодки, теперь уже на это досадуя.
Я - не охотник, но занимался когда-то, еще в школе, спортивной
стрельбой - в тире, из мелкашки. И знаю это ощущение, которое никогда не
подводит: берешь в руку винтовку и по первому прикосновенью - безразлична