"Юрий Поляков. Гипсовый трубач, или конец фильма" - читать интересную книгу автора

супругу, умолял поднести к мембране ребеночка, дабы услыхать единокровное
"уа!". Однако звонки становились все реже, а потом отец окончательно исчез в
толще прошлого. Лет десять по почте еще приходили алименты, такие крошечные,
словно вычитались они из жалованья лилипута, зарабатывающего на жизнь
перетаскиванием крупногабаритных грузов.
О том, что Лева умер, Светлана Егоровна узнала, когда позвонила его
вдова и спросила, не хочет ли первая жена внести лепту в созидание могильной
плиты усопшему.
Мать так изумилась просьбе, что денег дала. Их повез по указанному
адресу Андрей Львович, в ту пору подросток, и попал прямо на сороковины.
Дверь открыла толстая женщина в старом халате. Одутловатым своим лицом,
прической и усами она чрезвычайно напоминала пожилого Бальзака, замученного
непомерным употреблением кофе и Эвелины Ганской. В замусоренную переднюю из
кухни доносилась пьяная разноголосица, мало похожая на траурное поминовение
усопшего, чья душа как раз в этот день должна окончательно отлететь от своих
земных заморочек.
- Ты кто? - спросила Бальзаковна.
- Я сын Льва Ивановича.
- Что-то не похож...
- Я на маму похож.
- Ну разве что! Принес?
- Принес, - он протянул конверт. Бальзаковна схватила деньги и сунула
за пазуху, потом степенно спросила:
- Отца помянешь?
- В каком смысле?
- Выпьешь?
- Детям нельзя...
- Молодец! И не пей! - всхлипнула она и прижала мальчика к своей мягкой
груди, пахнувшей какой-то острой закуской.
Спускаясь по лестнице, Кокотов услышал восторженнодикий вопль:
вероятно, именно в этот миг собутыльники узнали, что теперь могут гулять, не
нуждаясь в средствах, до естественного изнеможения организма. Вернувшись
домой, Андрей рассказал об увиденном матери. Та сначала возмутилась, но
потом расстроилась и даже всплакнула. Видимо, пропащий Лева все-таки оставил
в ее женском существе особенный, незаживающий след.
Впрочем, чисто внешне ее одинокая жизнь сложилась вполне оптимистично.
Разойдясь с мужем, Светлана Егоровна вела бодрое, насыщенное прозябание
инженера БРИЗа и активной общественницы и по совокупности заслуг получила
однокомнатную квартирку в Свиблове, покинув, наконец, семейное заводское
общежитие, где вечерами одновременно вскипали две дюжины чайников, а
коллективная субботняя стирка рождала в извилистых коридорах непроглядные,
почти колдовские туманы, пахшие хозяйственным мылом. Личные радости у нее,
наверное, все-таки случались - на отдыхе в ведомственном санатории, откуда
она всегда возвращалась оживленная, даже взвинченная. Некоторое время
Светлана Егоровна чаще, чем обычно, задерживалась у зеркала, будто хотела
увидеть себя глазами того обаятельного язвенника, который после санаторного
разгула и послепроцедурных любовных безумств вернулся в свой скучный
Сыктывкар. Именно оттуда несколько лет ей приходили поздравительные открытки
к Восьмому марта, подписанные неведомым "Э".
Потом один тощий рационализатор несколько лет настойчиво таскал ей на