"Григорий Померанц. Долгая дорога истории" - читать интересную книгу автора

это можно возразить, что интеллигенция - предшественница завтрашнего
большинства, или что трагедия вообще не меряется массовостью. Однако все это
этически несущественно, а существенно другое: если один из протагонистов -
главная жертва, то другой - главный палач. А палачей нечего жалеть.
"Снисходительность к тиранам - это, - как сказал Сен-Жюст, - безжалостность
к их жертвам". Из сен-жюстовской точки зрения вытекают все попытки
окончательной ликвидации какого-то класса или окончательного решения
какого-то национального вопроса. "Но у мужчин идеи были. Мужчины мучили
детей" (Н. Коржавин).
Сейчас мне кажется правильной только та точка зрения, на которой стоит
Ф. Абрамов в произведении "Две зимы и три лета", очень последовательно,
продуманно. нигде не противореча себе. Абрамов всегда на стороне жертвы
сегодняшнего дня. Он не удивляется и не возмущается, если завтра она
становится палачом, принимает это, как смену зимы летом и лета зимой, но
принимает, не присоединяясь. Не присоединяясь ни к сегодняшней ненависти и к
сегодняшней жестокости, ни к ненависти, которую она вызывает, и всегда готов
опять принять в свое сердце кающегося грешника. Самая потрясающая сцена -
та, где бригадир Михаил везет на дровнях из больницы мертвого Тимофея и в
полую воду обнимает (чтобы не смыла река) труп человека, которого вчера
отдавал под суд за саботаж, а сегодня во что бы то ни стало хочет похоронить
на родном кладбище. Мне кажется, что никакой другой подход к трагедии
этически немыслим. И на политическом уровне нет другого выхода из половодья
взаимной ненависти.


БЛЕСК И НИЩЕТА АНАЛОГИЙ

Можно указать еще на несколько интересных аналогий между Россией и
афро-азиатскими странами. Например, явление "беспочвенности" (разрыв между
петербургской и народной культурой) не выдумка Достоевского и не
специфически русская болезнь. Общество, подобное лучу в момент преломления,
довольно долго не находит нового устойчивого состояния; над ним десятки лет
висит угроза распада. Достоевскому как-то причудилось в туманный
петербургский день, что вдруг, вместе с туманом, рассеется и город, и на
месте Санкт-Петербурга останется пустое финское болото. Это, конечно, сон,
видение. Дома остались на месте. Но петербургский период русской истории
действительно исчез. Целая двухсотлетняя традиция, начиная с указа о
вольности дворянства, кончая Государственной думой, рассеялась, как дым, как
туман. И в этом отношении Достоевский оказался пророком. Более того. Его
пророчество оказалось действительным не только для России. "Вестминстерские
модели" (учреждения, созданные по образцу Англии) почти всюду разлетались
как дым. В социологии раз вития это получило название "провала
модернизации".
Советский Союз долго рассматривался социологами как пример успешной
модернизации. Это отчасти верно; советскую школу, например, так же
невозможно сравнивать с индийской, как советские фильмы - с китайскими
времен Мао. Но сравнительно с хорошей западной школой и хорошим западным
фильмом можно заметить противоположные черты - черты незавершенной
модернизации.
В нашей стране сохраняется огромный, сравнительно с Западом, слой