"Валерий Попов. Чернильный ангел" - читать интересную книгу автора

похоронах знаменитой поэтессы, в которых он, естественно, принимал самое
непосредственное участие.
- Ручки-т у нее уже заквокли, стал их на груди ей складывать -
захрустели аж!
Зиновий, причмокивая, курит трубочку (это почти единственное, что
унаследовал Кузя от него) и рассказывает это, естественно, не нам, а своим
взрослым именитым гостям, слегка теряющимся в трубочном дыму. Но я их
помню - потому что был ими потрясен и жадно к ним потянулся. Прошли эпохи,
восторжествовала свобода и интеллект - но таких холеных, ухоженных,
значительных лиц, какие я увидел тогда, в дыму того кабинета, я не встречал
потом нигде.
Помню, как я тогда возбудился (первая настоящая страсть тихони
отличника, я, помню, сам был собой удивлен). Я возжелал вдруг страстно:
"Сюда! Сюда я хочу, в эту вот жизнь!" Почему, собственно? Вырос я в более
чем аскетической семье родителей-агрономов- и вдруг такие замашки! И многое
удалось. И вот я поднимаюсь сейчас - в тысячный уже, наверное, раз - по этим
полукруглым ступеням, хотя тут, конечно, все уже не то.
Взять того же Кузю - он вырос в зависти к своему блистательному отцу.
"Ослабел сталинский сокол!" - бормотал Кузя при малейшей батиной
промашке, хотя батя-то был покрепче его.
Да, Кузя пошел не в отца. А в кого? "Рыцарь, лишенный
наследственности", - говорили о нем местные остряки. А другие, еще более
мерзкие, за глаза называли его "сын садовника".
Батиной лихости и даже его статности Кузя не унаследовал. И возмещал
это брюзжанием, как бы неприятием моральных устоев
"приспособленца и проходимца". Да, надо сразу сказать: Зиновий
виртуозно совмещал славу вольнодумца и смельчака с блистательной советской
карьерой: ему, весельчаку и герою, сходило с рук все, хотя это "все" он,
конечно, очень точно просчитывал. До меня доносились лишь отзвуки тех
легенд. Говорили, что, когда Зиновия
- по возрасту или еще по чему-то - хотели снять с должности заведующего
университетской кафедрой, Зиновий смело позвонил самому Агапову (а все даже
секретарше его боялись звонить!) и с усмешкой сказал тому: "Василь
Никифорыч! У меня к вам предложение: давайте пригласим дам, штук восемь,
возьмем ящик коньяку - и посмотрим, кто из нас молодой!" В трубке, говорят,
была долгая пауза - потом Агапов вдруг добродушно захохотал: "Не сомневаюсь
в вашей победе, Зиновий Яковлевич!" И на кафедре наш герой был оставлен. Так
ли это было на самом деле? Думаю, что так.
Естественно, Кузя завидовал батиной удачливости и всю жизнь брюзжал и
передразнивал его. "Ручки-т у нее уже закво-о-кли!" - издевательски проокал
Кузя, когда мы вышли тогда из кабинета.
Это ощутимое оканье было одним из проявлений умелого врастания
героя-моряка в современную действительность. Кроме окладистой бороды и
оканья Зиновий напридумал - впрочем, порой бессознательно - много другого,
что могло бы его сделать своим среди партийного начальства, которого он, как
бы помягче сказать, отнюдь не чурался. Особенно Кузя был "благодарен" бате
за свое имя: среди изысканной поселковой подростковой знати, щеголяющей
тогда в основном заграничными именами, явиться вдруг
Кузьмой Кузнецовым! С детства Кузя был уязвлен насмешками, да так и не
оправился. "Спасибо, батя! Отчитался перед партийным руководством в своем