"Александр Поповский. На грани жизни и смерти" - читать интересную книгу автора

наука стремительно движется вперед; то, что сегодня вне наших сил, завтра
легко станет возможным... Следите за ходом научных идей, не теряйте связи со
мной". И возможно и невозможно - таков наш символ веры. Когда армия
Наполеона вознамерилась осадить Британские острова, первый лорд
адмиралтейства Великобритании Сент-Винсент сказал: "Я не говорю, что
французы не высадятся, я только утверждаю, что они не могут прибыть к нам по
воде..."
Довольно об этом, вернемся к пересадке роговицы. Не скрою, мой
друг, я занялся трудным делом. Порой в самом деле бывало подумаешь: а что,
если хлынет народ, нагрянет и спросит ответа? Посулил, не отказывайся,
изволь теперь помогай. Опять-таки не слепцов я страшился, а мысли - где я
раздобуду для них роговиц? Их нет у меня, и дсстать невозможно. Часто ли мы
удаляем глаза с нормальной роговой оболочкой? А случится, приходится из
одной здоровой выкраивать два трансплантата - двух больных обслужить. Просил
врачей присылать мне глаза с прозрачной роговицей. "Вам они не нужны, -
говорил я им, - вы бросите их в банку с формалином, а я ими людей воскрешу,
верну им свободу и солнце". Ничего из этого не вышло, и все потому, что у
многих из нас холодное сердце, ни жара, ни пламени в нем. Не будем греха
таить, все страшатся новизны. Не легко понять новую идею, полюбить и
сродниться с ней, как со своей... Я предугадываю ваше возражение, вы скажете
то же самое, что говорят мне мои добрые и недобрые друзья: "Неспокойный вы
человек, Владимир Петрович! Вы слишком горячи. Вам волнения нужны, без них
вы что рыба без воды". Неверно! Чепуха! Я рад минуте покоя, как жаждущий -
глотку воды. Судьи, в чьей власти свобода и неволя, жизнь и смерть, не знают
в этом мире покоя...
Не гадайте, мой друг, насчет меня, не прислушивайтесь к досужим
суждениям. Ни беспричинное беспокойство, ни любовь к испытаниям мою страсть
не питают. Порожденная клиникой, она есть выражение моей заинтересованности
в судьбе человеческой жизни. Ничто другое не может ни глубоко взволновать
меня, ни сделать счастливым, ни несчастным. Эта страсть не дает мне
поддаться силе привычки, обрести в своей работе покой. Я все еще волнуюсь
перед операцией и нередко провожу ночь без сна. Взволнованный мыслью о
предстоящем, я сосредоточен и не склонен в тот день о чем-либо другом
говорить. Мне хочется видеть торжественные лица, строгие движения людей. Я
включаю метроном, чтобы ритм его ударов настроил моих помощников на строгий,
размеренный лад.
Вообразите себя в моем положении. Кругом стоит стон, все ждут дел
и чудес от меня, а я им говорю: "Вам можно было вернуть утраченное зрение,
но у меня нет роговиц. Я подобен художнику без кисти, красок и холста".
Предсказания сбылись, больные действительно стали ко мне валом
валить. Некоторые являлись с провожатыми, другие одни, прибывали из Сибири,
с Кавказа, с Дона. Приехал однажды врач и привез на операцию двоих.
- Что это значит? - спрашиваю я его неприветливо. - Вместо того
чтобы удерживать от поездки больных, вы сами их привозите. Тут месяцами
дожидаются очереди, не думаете ли вы, что я для вас допущу исключение!
- Мы подождем, - терпеливо отвечает приезжий.
- Как бы вы не заждались!
- Что поделаешь, - пожимает он плечами. - Уж очень мне хотелось
больную спасти... Тяжело переносить чужие страдания.
- Только больную? - не унимался я. - А больного вы готовы бросить?