"Александр Поповский. На грани жизни и смерти" - читать интересную книгу автора

Так как ход операции отличался от обычного, ассистирующий неуверенно
спросил:
- Вы намерены сделать свободную пересадку?
- Нет, - сухо ответил хирург.
Со стороны ассистента было опрометчиво задавать профессору подобный
вопрос. В клинике знали неприязнь Филатова к методике "свободной пересадки".
- Скажите на милость, - удивленно разводил руками ученый, - какие
преимущества у этого метода? Полная свобода брать материал где угодно? Брать
на спине, на бедре и так далее? Превосходно, отлично. А дальше? Питания у
него нет, он чахнет: либо приживет бледной заплатой или не примется вовсе...
Вы не угадали, - ответил ассистенту ученый, - я решил применить новый метод.
"Любопытно. Что ж он задумал?"
- Только не свободную пересадку. Мой долг не позволит мне этого
сделать.
- Долг кончается там, где начинается невозможность, - неосторожно
заметил ассистент.
Профессор не любил возражений. То, что было еще терпимо на совещании,
он решительно отвергал за операционным столом.
- Я не знаю, где начинается невозможность, - последовал сдержанный
ответ. - В течение одного моего короткого века на моих глазах невозможное не
раз становилось возможным.
Хирург стал сшивать боковые края образовавшейся ленты. Снова на шее
встал трубчатый тяж. С матерью-почвой его по-прежнему связывали оба конца:
один - возле уха, а другой - у ключицы. Это был стебель, питаемый соками,
но, в отличие от растительного, он извлекал их с двух сторон.
На этом завершилась первая часть операции.
Ассистирующий имел основание недоумевать. Вместо того чтобы оставить
лоскут распластанным, готовым лечь на рану лица, хирург его сшил, как бы
законсервировал. К чему бы, казалось, могло это привести. Что всего
удивительнее, профессор провел операцию так, точно делал ее не впервые. Ни
следа неуверенности или сомнения. Спокойствие не покидало его.
Ассистент ошибался. Профессор не был спокоен в тот день. Не так уж
легко Филатов решился на операцию и не столь уж уверенно делал ее. Кажущееся
спокойствие и непринужденность стоили ему серьезных усилий.
С некоторых пор ученому стало казаться, что методы пластики,
практикующиеся в клинике, устарела, применение их в дальнейшем не может быть
больше терпимо. Совесть обязывает его подумать об этом. Не все, конечно, с
ним согласятся, но возражения не остановят его. Внутренний голос
подсказывает ему, что новый способ пересадки - его, Филатова, грядущая
удача - станет со временем достоянием каждого хирурга.
Два дня спустя ученый убедился, что состояние трубчатого тяжа отличное.
В истории болезни обстоятельство это было отмечено так: "Стебель имеет
хороший вид - он не отечен, застоя нет. В нижней части немного опух, чуть
побагровел; при легком прижатии пальца бледнеет".
Филатов с волнением следил за малейшим изменением в состоянии стебля.
Стебель то припухал, то вдруг багровел, то становился твердым, то мягким.
Согревающие компрессы сменялись кровопусканием, - благодатная рука ограждала
стебель от страданий. К концу первой недели разразилась беда: рана на шее
вдруг загноилась и заразила трубчатый тяж.
В грозном арсенале борьбы спокойствие есть то магическое средство,