"Александр Сергеевич Потупа. Осенний мотив в стиле ретро" - читать интересную книгу автора

Мне хочется спать. Это правда. Хочется, чтобы этот продукт
перенапряжения коры провалился или рассеялся, как ему удобней. Кто дал ему
право копаться во мне? Пойми, чудак, мне нечего спасать - случайные
сочетания импульсов, моя, научно выражаясь, энцефальная структура, именуемая
душой, не есть с некоторых пор предмет спасения, а что касается линз -
существуют вполне экономичные конвейеры, разве могут конкурировать жалкие
самоделки с их точно сфокусированной и дешевой продукцией... Короче говоря,
мой сигнал - шутка, даже если принимать его всерьез. Спасти можно то, что
сотворилось и доступно мне, тебе, третьему, но нельзя спасти благое
намерение биографа-собаки, которому кажется...
- Ты не существуешь, - резюмирую я. - Летающие тарелки - бред,
социокультурный феномен, вроде религиозного. Раньше являлись дева Мария или
Христос - одиночкам или толпам, ныне - твари, вроде тебя...
- И еще иконы плачут, - вставляет он непонятно к чему.
- Да, плачут, - не теряюсь я, - иконы плачут, возгораются свечи...
- Проступает на иконе предчувствия слеза, как четвертое измерение
возрожденной Троицы... - цитирует он ни с того ни с сего.
И мы умолкаем. Тишина снаружи и изнутри. Тишина-антикрик, пронизывающая
тишина.
И ее прерывает слабый ручеек, втекающий в мой мозг:
- Если так удобней, считай, что меня нет. Ты прав - нет летающих
тарелок со всякими там непонятными человечками, нет ничего летающего и
непонятного и голубого.
Снова дым заструился по полу, рассеиваясь и исчезая невесть куда.
Мелькнул ноющий свист, но как-то мгновенно испарился, и стало совсем пусто.
Стало пустей, чем было - вот что странно.
Мне нравится одиночество. Но тут наступило большее - покинутость. Зачем
это я его вытолкал, выпихнул, выдул. Существует или нет - какое мне дело?
Холодно. Осень.


10

Должно быть, покинутость сфокусировала меня - издалека стали наплывать,
растворяя и вбирая в себя этот вечер, сцена в неком казенном учреждении,
точнее в кабинете с портретом государя-императора в рост и с парой умных
глаз, вспыхивающих из-под портрета, как из засады.
- Видите ли, господин Струйский, - говорит полковник, обладатель
дальнобойных взглядов, - в известной мере, я о пользе вашей радею. Не хочу
врать, главное для меня - интерес государственный, однако нет смысла судьбу
вашу пятнами покрывать. Понимая это, вы должны быть откровенны - ну право
же, какая ниточка вас с Иваном Силиным всерьез связывать может? Вот уж не
понятно мне - какая?
Борис Иннокентьевич весь подбирается, внутренне пружинит.
- Уверяю вас, господин Ильин, - отвечает он, - никакой особой ниточки
нет, если не считать того, что он брат моей супруги. Мы, пожалуй, и не
встречались часто, а в последнее время вообще...
- Серафиму Даниловну выгораживать изволите? - усмехается полковник
Ильин. - Вот сие как раз понятно и похвально даже. Откровенно желаете? Я бы
тоже выгораживал, ей-богу. Но не в том дело, грех-то вы целиком на свою душу