"Валерий Поволяев. Фунт лиха" - читать интересную книгу автора

руку, достал оттуда пачку сухарей, маленькую, аппетитного вида баночку
гусиной печенки и синеватый, с остьями прилипшего мусора кусок твердого, как
мрамор, сахара, разложил на чистом вафельном полотенце.
- У меня все. - Посмотрел на Присыпко. - Ну, давай, ученый человек,
твоя очередь.
У Присыпко богатств оказалось куда меньше - остатки гречневой крупы на
дне матерчатого кулька, ложки три, от силы четыре, - и все.
- Не густо, - подвел черту под запасами "ученого человека" Тарасов.
Присыпко развел руки в стороны, посмотрел на огонь керогаза, привычно
обдался парком дыхания:
- Такова жизнь, как говорят легкомысленные французы. Продукты были
рассчитаны тютелька в тютельку. Задержка не планировалась.
- То-то и плохо, что не планировалась, - жестким скрипучим голосом, в
котором проскользнуло сожаление, проговорил Тарасов. - Чую, запомним мы этот
поход надолго.
Взглянул на Студенцова, тот понял все без слов, раздвинул пошире горло
новенького, не успевшего обтерхаться в походе абалаковского рюкзака - перед
самым отъездом из Москвы вместе выбирали рюкзак в динамовском магазине
недалеко от Белорусского вокзала. У Студенцова оставалось немного чая,
ссыпанного в полиэтиленовый кулек, и кусок сахара, - правда, глутка была
менее внушительная, чем у Тарасова, раза в два меньше, но того же развеса,
такая же твердая, синеватая - стекло сахаром можно резать, будто алмазом.
- И вся любовь? - полюбопытствовал Присыпко. Студенцов кивнул: да, вся.
Тарасов взглянул на лежавшего Манекина - как насчет пищи земной? Тот
отрицательно поводил головой из стороны в сторону, потом разлепил холодный
рот с белыми пятнышками слюны, собравшейся в углах, проговорил тихо и
отчетливо:
- У меня, ребята, пусто, - улыбнулся слабой извиняющейся улыбкой, -
мне никогда в походах харчи не доверяли, боялись - растранжирю.
Покачав сожалеюще головой, Тарасов провел рукою по воздуху - движение,
схожее с движением фокусника, когда тот накрывает простынкой какое-нибудь
худосочное яблоко, что-то шепчет беззвучно, отводит простынку в сторону и
перед изумленным зрителем вместо одного яблока - целая чаша. Либо таз -
большой, куда много входит, в котором варят варенье. Поймав взгляд
Студенцова - в студенцовских глазах зажглись, завспыхивали слабым пламенем
два голодных костерка, Тарасов произнес жестко, отметая все другие
предложения:
- Продукты делим на четыре части, - сожалеюще покачал головой. - На
больше и не получится. - Будем надеяться, что в четыре дня пурга кончится и
вертолет все-таки пробьется к нам.
- Да-а, - протянул Студенцов, - а есть здорово хочется.
- В Москву вернемся - там отъедимся. - Тарасов приподнял крышку
чайника. Снег растопился, и в темном нутре заслуженной, несколько раз мятой,
попадавшей в различные передряги посудины уже булькала, стреляя паром, вода.
- У матросов есть вопросы? - привычно хмыкнув, спросил сам у себя
Присыпко. Нагнал важного сипенья в голос - в подражение Тарасову, вытянул
шею, покрутил головой. - У матросов нет вопросов. Делим продукты на четыре
части и ждем вертолет.
Тарасов одобрительно подморгнул ему - давай, давай, Володя, напрягайся,
держись, "юмори" до седьмого пота, падай от усталости, издевайся надо мною,