"Валерий Поволяев. Трещина" - читать интересную книгу автора

- Пошарь-ка в эфире, капиталист, - попросил Солодуха Насонова.
У Насонова был единственный в группе транзистор. Он сунул руку в карман
вещмешка, достал старенький, в паутине трещин "Сокол" с привязанными к
расколотой пластмассовой спине батарейками.
- Если Москву поймаем - послушаем, что умные люди говорят.
- Поймаем ли? - усомнился Насонов. - Пурга, горы.
- А ты, дуся, постарайся. Постараешься - поймаем.
В эфире было пусто - лишь шорох, треск, завывание, свист, да
металлическое щелканье разрядов.
- Нет жизни на земле, - сказал Солодуха.
Вдруг Насонов вскинул руки вверх, делая знак Солодухе, чтобы тот
прикусил язык. И они, напряженно вслушиваясь в треск и писк, доносящийся из
поковерканного тельца транзистора, услышали вдруг далекий и тихий, и такой
знакомый и близкий, что даже мурашки поползли по коже, голос московского
диктора, передававшего сводку погоды. Потом голос ушел, растворился в шуме,
и, сколько Насонов ни тряс приемник, ни стучал по нему, голос диктора не
зазвучал вновь.
- Вот и все... Слышали, что диктор сказал? В Москве влажность воздуха
восемьдесят с чем-то процентов, температура - двадцать девять градусов выше
нуля... А у нас... - Насонов покрутил пальцами, - а у нас все двадцать
девять холода.
- Ну, не двадцать девять, а двадцать четыре.
- Все равно холодно, - сказал Насонов. - В Москву бы, а?
- Оригинально, - проговорил Солодуха.
Насонов досадливо прицыкнул языком, потом пальцем нарисовал один круг в
воздухе, за ним второй, и чуть меньше - третий.
- Хоть на девушек полюбоваться. Я уж и забыл, как они выглядят.
- Как и раньше, старик. Надо думать, ничего не изменилось.
- Опять слюни? В горах, дуся, надо говорить о... - Солодуха помолчал
секунду, - о вечности, если хочешь. О жизни и смерти, о...
В котелке тем временем гулко забулькала вода, и то, что вскипел чай,
было куда важнее для них, чем высокопарные философские истины. О Солодухе
тут же забыли, и он, обиженный, отчужденный, обхватил костлявые колени
руками, положил на них голову.
- Суета сует, - сказал он.
- Угу, - подтвердил Кононов, осторожно обрывая фольгу от наполовину
опустошенной пачки чая. - Ведро воды заменяет сто грамм масла. Это ты сейчас
скажешь, я знаю...
Он отсыпал на руку немного чая, потом, подумав, отсыпал еще щепоть.
- Как? - спросил он. - Остальное на завтра? - Посмотрел на Трубицына:
Трубицын был самым хозяйственным, самым умудренным в житейских вопросах в их
четверке. - Или все ссыпем?
- Оставь на завтра. Вдруг вертолет не придет.
Кононов убавил огонь в керогазе, в палатке сделалось сумеречно, сыро, и
всем показалось, что и ветер стал выть громче и враждебнее, и палатку стало
сильнее трясти от снеговых ударов. Где-то далеко с грохотом сорвалась
лавина, но звук ее был слабым и беспомощным - действительно, лавина
грохнулась очень далеко.
- Лавины-то, а? Зачастили. Теперь пойдут нос в хвост, одна за одной,
без продыха.