"Геннадий Прашкевич. Приключение века" - читать интересную книгу автора

- Нашел - спрячь! Отнимут!
Эта мудрость венчала философию Сказкина, но мне сейчас было не до
шуток.
- Агафон знает?
По праву удачливого добытчика Сказкин вытянул сигарету из моей пачки
и укоризненно покачал большой головой:
- Да ты что, начальник! Это если бы лишняя корова была, а то
единственную - и ту забили!
- Кто забил? - не отставал я.
- Спешишь, начальник! - нахмурился Сказкин. - Спешишь, а значит,
думаешь неправильно! Люди, начальник, они везде одинаковые, что в
Бубенчиково, что в Симоносеки. Сойди на берег, поставь бутылочку: "Хау ду
ю ду?" Любой ответит: "Хау!" Меня вот начальник, за что боцмана любили? За
неторопливость! За то, что я и палубу вовремя выскребу, и к подвигу всегда
готов!
- Сказкин, - сказал я, - вернемся к фактам. На столе лежит кусок
мяса. Это факт. Вид у него странный. Тоже факт. А принес его ты. Факт, от
которого отвертеться никак нельзя! Объясни, что случилось с коровой?
- Акт оф готт! Действие Бога!


Расшифровывалась ссылка на Бога так:
Поздно ночью, выпив у горбатого Агафона чаю (Агафон любил индийский,
но непременно добавлял в него китайских дешевых сортов - для экономии),
Серп Иванович решил прогуляться. Душно невмоготу - какой тут сон! Так и
шел по низким пескам, меня в окне видел. Еще подумал: "Чего это начальник
не по уставу живет? Протрубили отбой - гаси свечу, сливай воду!". Топает
так себе по бережку, по пескам, и обо всем все понимает - и о начальнике,
не умеющем свечи беречь, и о звездах, какие они дикие, будто спутников
никогда не видали, и вообще о любом шорохе в ночи. Одного только не
понимает - почему вдали взмыкивает корова Агафона. Ей, корове, как никому,
спать следует: она, дура, молоко обязана Агафону копить: так нет ведь,
ночь уже, а она, дура, помыкивает под вулканами. "И чего орет? - подумал
Сказкин. - Пойду вмажу ей промеж рогов!" Подобрал бамбучину и ходу!
Забрался аж за речку Тихую, на луга. До этого, правда, отдохнул на
деревянном мостике, поиграл бамбучиной со снулыми горбушами. Так хорошо
ему на мостике стало: и комаров нет, и от Елены Ивановны
Сказкиной-Глушковой далеко!
Так Сказкин шел по берегу, а берег перед ним изгибался, как
логарифмическая кривая, и на очередном его плавном изгибе, когда Сказкину
захотелось уже повернуть домой (да и корова давно замолкла), он вдруг
увидел такое, что ноги его сами собой приросли к пескам.
Отгоняя даже сейчас нахлынувший на него ужас, Сказкин минут пять
бубнил мне про какой-то огромный вертлюжный гак.
Гак этот, пуда на два весом, совсем не тронутый ржавчиной, блестящий,
как рыбья чешуя, валялся в песке. Помня, что хозяйственный Агафон за любую
отбитую у океана вещь дает чашку немытых сухофруктов, Серп Иванович сразу
решил: гак - Агафону!
И опомнился.
Причем тут, в сущности, гак? Причем тут сухофрукты, пусть и немытые?