"Васко Пратолини. Постоянство разума " - читать интересную книгу автора

что им предшествовало и что было потом. Все залито искусственным светом,
память будто скрыта за маской для автогенной сварки. Не могу вспомнить, чем
закончилась первая, должно быть, самая давняя из этих историй, вдруг
возникшая перед глазами во время одной из наших тягостных бесед, после
маминых слов:
- Кто? Эта растяпа! Ее совсем доконали склероз и артрит.
- Да... - прервал я ее и сам удивился неожиданной вспышке памяти. -
Это, кажется, было в тот раз, когда сломалась жаровня с углем.
Какая жаровня? Ты, кажется, уже спишь и сны видишь? - Но воскресшие
образы четки, хоть и застыли без движения: их динамика от меня скрыта, как и
смысл слов, пусть голоса и звучат так ясно, будто сейчас слышишь... Должно
быть, применяясь к новому для меня упражнению памяти, я прежде совершаю
нечто вроде отбоpa, располагая воспоминания по различным рядам, и уже затем
собираю воедино. Сколько таких вечеров прошло в ожидании часа, когда мне
дадут поужинать и уложат в постель! Из них я выбрал один, но он включает в
себя все остальные.

Синьора Каппуджи держала жаровню в руках, а Иванна была в теплом
халате, голубом, с черными отворотами. Значит, дело происходило зимой, и мы
все собрались здесь, в этой комнате, в то время гостиной, и, может, даже
вечер был такой, как сегодня, безлунный, и гору Морелло словно поглотил
туман. В комнату просачивался неясный свет горевшего на мосту фонаря, камыш
напоминал о себе, шумя под порывами ветра. В гостиной нас трое, я сижу на
полу, уткнувшись носом в морду фарфорового пса: двигаю его по полу, Еерчу на
месте, зажимаю пальцами глаза и пасть - мне бы хотелось ее приоткрыть, вот
только не знаю, как за это взяться. Странно, что Иванна разрешает мне играть
с собакой. Все предметы, украшающие гостиную, неприкосновенны, но самый
священный из них - пес, хотя бы потому, что он в пределах моей досягаемости.
Пес больше меня ростом, он весь белый, глаза у него зеленые, он, как
часовой, на страже нашего буфета. Пес меня заворожил, я прозвал его Буби. Он
брат тех псов, что стали львами, он и сидит, обернувшись хвостом, как тот
лев, что охраняет ворота виллы "Кареджи", за которыми живые огромные львы
рычат, стоит только подойти поближе. Обычно я вбегаю в гостиную и сразу к
нему бросаюсь, меня тотчас же от него отрывают, разрешается только погладить
пса по морде, поздороваться. "Надо же, он у нас с тех пор, как я была
девочкой". А сегодня вечером я могу вволю наиграться. Они здесь, но не велят
мне бросить игрушки, не дергают за руку, не тащат за ворот на кухню, не
заставляют пить молоко с хлебом. Синьора Каппуджи держит жаровню в руках,
вот она шпилькой мешает горящие угли. Иванна стоит у стола, засунув руки в
карманы халата; волосы у нее распущены, как после мытья... Они говорят,
говорят... Вздрогнув, я поворачиваю голову, не выпуская из объятий собаку, и
вижу: жаровня разлетелась на куски. Огонь и пепел протянулись по полу
длинной дорожкой до самых моих ног.
- Не подходи, Бруно! - кричат они мне.
- Не двигайся, обожжешься!
А вот еще одно воспоминание, в котором полным-полно стрельбы и солнца.
Просыпаюсь весь мокрый от пота, в одной короткой рубашонке. Слезаю с
постели.
- Синьора Эльвира! Мама! Синьора! Иванна!
Я уже привык оставаться один дома и не боюсь; вот я подтаскиваю стул к