"Антуан Франсуа Прево. История одной гречанки" - читать интересную книгу автора

всей жизнью, всей своей кровью. В присутствии силяхтара она делала над
собою величайшие усилия, чтобы сдерживать обуревавшие ее чувства. Ее
глубоко огорчало, что наша встреча откладывается, а если я не поверю, что
она намерена впредь жить и дышать лишь для того, чтобы показать себя
достойной моих благодеяний, то это будет для нее несчастьем даже худшим,
чем неволя. Я прервал ее, уверяя, что столь искренние и пылкие чувства
являются уже достаточной наградой за мои услуги. И, думая лишь о том,
чтобы предотвратить новые порывы чувств, я попросил у нее, как
единственной милости, поведать мне, с каких пор и в силу каких прискорбных
обстоятельств она лишилась свободы.
Должен отдать себе справедливость: несмотря на всю ее прелесть, на
трогательную беспомощность, с какой она поникла у моих ног и в моих
объятиях, в сердце моем еще не родилось никакого иного чувства, кроме
сострадания. Природная щепетильность не позволяла мне питать какое-либо
более нежное чувство к юному созданию, только что освободившемуся из рук
турка; да я и не предполагал в ней иных достоинств, кроме внешней
привлекательности, как это часто бывает в восточных сералях. Словом, меня
по-прежнему можно было бы похвалить за щедрость; однако мне уже не раз
приходила в голову мысль, что, узнай о ней христиане, мне не избежать бы
порицания со стороны строгих судей, за то, что я не пожертвовал эти деньги
на дела веры или на выкуп нескольких несчастных пленников, а, по всей
видимости, истратил их на собственные развлечения. Читателю
предоставляется судить, смягчают ли мою вину дальнейшие события; но если я
имею основания опасаться некоторых упреков уже в начале этой истории, то
последующее тем более вряд ли будет способствовать моему оправданию.
Малейшее мое желание Теофея считала для себя законом; поэтому она
обещала откровенно рассказать мне все, что ей известно об ее происхождении
и о последующих событиях.


- Я помню себя ребенком в небольшом городке, в Морее, где отец мой слыл
за иностранца, - сказала она, - и я считаю себя гречанкой, только
основываясь на его словах, однако он всегда скрывал от меня, откуда он
родом. Он был бедный и, не обладая никакими талантами, чтобы поправить
свои дела, воспитывал меня в бедности. И все же я не припоминаю такого
случая, чтобы я остро почувствовала нашу нищету. Мне не было еще и шести
лет, когда меня перевезли в Патрас; помню название этого города, и это -
самое раннее мое воспоминание. После бедности, в которой я жила до тех
пор, я сразу попала в такой достаток, что у меня сохранились о нем
неизгладимые впечатления. Я находилась при отце, однако, лишь прожив в
этом городе несколько лет, вполне осознала свое положение и поняла, какая
мне приуготовлена участь. Отец не был рабом и меня не продал; он поступил
на службу к турецкому губернатору. Меня считали довольно миловидной, и это
послужило для отца рекомендацией в глазах губернатора; губернатор обязался
всю жизнь кормить его, а мне дать тщательное воспитание с единственным
условием: предоставить меня ему, когда я достигну возраста,
соответствующего желаниям мужчин. Помимо крова и пропитания, отец получил
и небольшую должность. Меня воспитывала под его наблюдением одна из рабынь
губернатора; мне едва минуло десять лет, когда она стала расписывать,
какое мне выпало счастье, что я приглянулась ее господину, и разъяснять