"Антуан Франсуа Прево. История одной гречанки" - читать интересную книгу автора

считает своей дочерью. Грубость его меня глубоко возмутила; взяв Теофею за
руку, я сказал ей, что вопрос об ее происхождении не зависит от прихоти ее
отца и что, поскольку она явно его дочь, не имеет ни малейшего значения,
признает он ее или нет.
- Свидетельство кади и мое свидетельство, - добавил я, - будут иметь не
меньшую силу, чем признание вашей семьи, и к тому же я не вижу никаких
оснований сокрушаться о том, что вам отказывают здесь в родственных
чувствах.
Мы с нею удалились; присутствующие не оказали мне ни малейших знаков
внимания и не проводили нас до порога. Я не мог сетовать на юношей, коим
был совершенно незнаком, и мне легче было простить им эту неучтивость, чем
жестокосердие, которое они проявили в отношении своей сестры.
Враждебность родственников огорчила бедную девушку больше, чем я
предполагал, принимая во внимание, как неохотно она согласилась
сопровождать меня. Я собирался изложить ей свои намерения, когда мы
возвратимся к учителю, а разыгравшаяся сцена только подтвердила
правильность задуманного мною. Однако грустное настроение, в котором она
пребывала весь вечер, убеждало меня, что время выбрано мною неудачно. Я
ограничился тем, что несколько раз принимался убеждать ее не
расстраиваться, поскольку она может не сомневаться, что будет обеспечена
всем необходимым. На это она отвечала, что самое дорогое для нее -
уверенность, что чувства мои к ней останутся неизменными; но, хотя она
была, казалось, вполне искренна, мне все же послышалась в ее словах
горечь; я подумал, что за ночь грусть ее может развеяться, а потому лучше
отложить разговор на завтра.
Сам я провел ту ночь гораздо спокойнее, ибо теперь бесповоротно
утвердился в своих планах; происхождение Теофеи уже не вызывало у меня
никаких сомнений, и это окончательно разогнало назойливые мысли,
бередившие мою щепетильность. Разумеется, она испытала чудовищные
унижения, но при ее достоинствах и благородном происхождении разве
вздумалось бы мне сделать ее своей наложницей, не будь честь ее уже
запятнана? Ее недостатки и положительные качества уравновешивались и,
казалось, вполне оправдывали то положение, в какое я намеревался ее
поставить. С этими мыслями я уснул, и, видно, они были сладостнее, чем я
предполагал, раз меня так взволновала новость, которую я узнал при
пробуждении. Разбудил меня часов в девять учитель, настойчиво желавший
переговорить со мною.
- Теофея сейчас уехала в карете, которую подал ей какой-то незнакомец,
- сказал он. - Уговаривать ее ему не пришлось. Я не отпустил бы ее, но
ведь вы приказали ни в чем ее не стеснять, - добавил он.
Я прервал его жестокую речь возгласом, сдержать который у меня не было
сил.
- Зачем же вы ее отпустили и зачем так превратно поняли смысл моего
распоряжения! - вскричал я.
Учитель поспешил добавить, что он все-таки напомнил ей, что я буду
весьма удивлен столь поспешным решением и что ей следовало бы по крайней
мере разъяснить мне свой поступок.
Она отвечала, что ей самой неведомо, что ждет ее в будущем, но, какая
бы беда с ней ни приключилась, она почтет себя обязанной известить меня о
своей судьбе.