"Антуан Франсуа Прево. История одной гречанки" - читать интересную книгу автора

Пусть думают что хотят о причинах моего крайнего волнения. Сам не
понимаю, чем его объяснить. Но я вскочил, обуреваемый такими чувствами,
каких не испытывал еще никогда; изливаясь в горьких сетованиях, я в порыве
волнения сказал учителю, что расположение мое к нему или ненависть отныне
зависят от усилий, которые он приложит, чтобы напасть на след беглянки. Он
отлично знал все, что происходило с тех пор, как девушка поселилась у
него; поэтому он сказал, что если в этом приключении нет ничего ему
неизвестного, то незнакомец, приехавший за нею, может быть только
посланцем либо Кондоиди, либо силяхтара. Такое предположение казалось и
мне вполне правдоподобным. Но оно было и крайне огорчительно. Не
доискиваясь причин своего безумного волнения, я приказал учителю
отправиться к силяхтару, а от него - к Кондоиди. Что касается первого, то
я велел учителю только узнать у ворот дворца, кого видели там после девяти
часов. Насчет второго я строго-настрого приказал узнать - не иначе как
лично у него - не он ли послал карету за своей дочерью?
Я ждал возвращения учителя с неописуемым нетерпением. Но поездка его
оказалась совершенно бесплодной, и исчезновение Теофеи становилось до того
загадочным, что я в порыве ярости заподозрил, не причастен ли к нему он
сам.
- Если бы я удостоверился в возникших у меня догадках, то приказал бы
немедленно подвергнуть вас столь жестоким пыткам, что вырвал бы у вас
признание, - сказал я, обратив на него суровый взгляд.
Он испугался. Бросившись мне в ноги, он обещал сказать всю правду, при
этом уверял, будто все содеянное им он совершил с великой неохотой и
совершенно бескорыстно, исключительно лишь из сочувствия. Мне не терпелось
узнать истину. Он поведал мне, что накануне, сразу же после того, как я
ушел от Теофеи, она вызвала его к себе и, весьма трогательно описав свое
положение, попросила помочь ей осуществить решение, принятое ею
бесповоротно.
Ей невмоготу, сказала она, выносить взгляды людей, коим известны ее
позор и ее бедствия; поэтому она решила тайно бежать из Константинополя и
направиться в любой из европейских городов, а там она надеется найти приют
в какой-нибудь великодушной христианской семье. Она признавала, что очень
многим обязана мне, а потому с ее стороны нехорошо бежать, не доверившись
благодетелю и не предупредив его о своем намерении. Но так как я человек,
которому она обязана больше всего на свете и которого она уважает больше,
чем кого-либо, то мое присутствие, мои речи и дружеское к ней отношение
особенно остро напоминают ей об ее постыдных приключениях. Словом, не
столько довод, сколько ее настойчивость принудила учителя отвезти ее на
рассвете в гавань, где она разыскала мессинское судно и решила
воспользоваться им, чтобы отправиться в Сицилию.
- Где она? - прервал я его еще резче. - Вот что вы мне скажите, вот что
надо было сказать прежде всего!
- Уверен, что она либо на мессинском корабле, который должен отчалить
лишь послезавтра, либо в греческой харчевне при гавани, куда я ее
проводил, - ответил он.
- Немедленно отправляйтесь туда, - вскричал я, - уговорите ее тотчас же
возвратиться вместе с вами. И без нее ко мне не являйтесь, - пригрозил я
вдобавок, - считаю излишним предупреждать, что вам грозит, если я не увижу
ее до полудня.