"Антуан Франсуа Прево. История одной гречанки" - читать интересную книгу автора

воскликнул я.
Все так же смущаясь, учитель ответил, что сразу не узнал силяхтара, а
принял его за слугу и решил от него отделаться, сказав, что с Теофеей
сейчас нахожусь я; но слова эти только укрепили силяхтара в намерении
войти в дом, и он даже велел учителю доложить мне о его прибытии. Я понял,
что нет возможности избежать этой досадной помехи; я дивился тому, на что
любовь может толкать даже человека столь высокого ранга. Но вместо того,
чтобы мысль эту обратить на самого себя, ибо ко мне она была применима не
меньше, чем к силяхтару, я горевал о том, что надежды мои рушатся. Я не
сомневался, что за этим кроется новое предательство учителя; не удостаивая
подлеца упреками, я стал просить Теофею, чтобы она не давала никаких
обещаний человеку, замыслы коего ей хорошо известны. Тревога, охватившая
меня, должна была окончательно убедить Теофею в характере моих собственных
намерений. Она ответила, что считает себя обязанной слушаться меня во всем
и только поэтому соглашается принять сановника.
Я пошел встретить его. Он дружески обнял меня и, мило шутя насчет столь
удивительной встречи, заметил, что прекрасная гречанка никак не может
пожаловаться на недостаток дружбы и любви. Затем, снова повторив все, что
он уже говорил мне о своем увлечении Теофеей, он сказал, что, неизменно
веря в данное мною слово, будет очень рад, если я стану свидетелем
предложений, которые он собирается ей делать. Признаюсь, что эта речь, так
же, как и предстоящая сцена, повергли меня в сильное замешательство. Я
хорошо понимал, что теперь я уже совсем другой человек, чем прежде, когда
уверял его, будто только из великодушия пекусь о судьбе Теофеи. У меня уже
не оставалось никаких сомнений относительно природы моего чувства к ней -
поэтому как же мог я поручиться, что останусь невозмутимым свидетелем
предложений и любезностей соперника? Однако приходилось безжалостно
переломить себя и притом скрывать свои чувства, тем более что я по
собственной воле возвел это для себя в незыблемый закон.
Теофея была крайне смущена, увидев нас вдвоем. Она еще более смутилась,
когда, подойдя к ней, силяхтар откровенно заговорил о своей страсти и стал
осыпать ее любезностями, которые у его соотечественников звучат, как
заученный урок. Я несколько раз порывался прекратить комедию, которая была
для меня еще тягостнее, чем для Теофеи; в конце концов я взялся ответить
вместо нее; я сказал, что, желая воспользоваться своей свободой и покинуть
Константинополь, Теофея, несомненно, будет сожалеть, что не могла внять
столь нежным и столь изящно выраженным чувствам. Однако то, что я говорил
в надежде охладить пыл силяхтара или, по крайней мере, умерить его
проявления, наоборот, только побудило его поспешить с предложениями,
которые он заранее обдумал. Он упрекнул Теофею, сказав, что она задумала
уехать лишь с целью причинить ему огорчение; но, все еще надеясь тронуть
ее сердце сообщением о том, что он собирается сделать для нее, он
заговорил о роскошном доме на Босфоре, который он решил предоставить ей
пожизненно, и о капитале, доход с коего должен соответствовать великолепию
этого жилища. Там она будет не только совершенно свободна и независима, но
станет полновластной хозяйкой всего, чем он располагает. Он предоставит в
ее распоряжение тридцать невольников - мужчин и женщин, отдаст ей все свои
драгоценности, количеством и совершенством коих она будет изумлена, и
предложит ей на выбор все, что только придется ей по вкусу. Он пользуется
достаточным благоволением Блистательной Порты, чтобы не опасаться