"Антуан Франсуа Прево. История одной гречанки" - читать интересную книгу автора

принадлежит вам в той же мере, как и мне? Но нет, нет, этого я никак не
ожидала!
Слезы полились у нее ручьями. Я был крайне смущен, и вместе с тем у
меня мелькнуло сомнение в ее искренности. Мне вспомнились слышанные
неоднократно рассказы о том, что турчанки считают похвальным долго
отказывать в любовных ласках, и я уже готов был пренебречь ее
сопротивлением и слезами. Однако простодушие, сквозившее в ее скорби, а
также страх, что я не оправдаю высокого мнения, которое сложилось у нее
обо мне, - если считать, что оно искренне, - побудили меня тотчас подавить
в себе все порывы.
- Не бойтесь взглянуть мне в глаза, - сказал я, видя, что она сидит,
все так же потупившись, - и знайте, что я меньше, чем кто-либо на свете,
склонен огорчать вас и действовать наперекор вашим чувствам. Желания мои -
естественное следствие ваших чар, и я подумал, что вы не откажете мне в
том, что добровольно дарили сыну патрасского губернатора и паше Шериберу.
Но сердце не властно над собою...
Она прервала меня горестным стоном, исторгшимся, казалось, из самой
глубины уязвленного сердца, и я понял, что слова мои не только не
успокоили ее, как я рассчитывал, а, наоборот, лишь усугубили ее скорбь.
Ничего не понимая в этом диковинном приключении и не говоря ни слова из
страха опять неправильно истолковать ее намерения, я стал просить ее
сказать мне без обиняков, что должен я делать, что должен говорить, дабы
искупить причиненное ей огорчение; я молил не осуждать меня слишком сурово
за то, что она, в сущности, никак не может считать оскорблением. Мне
показалось, что тон, каким я произнес эту просьбу, вызвал и у нее
опасение, что она обидела меня своими жалобами. Она порывисто схватила мою
руку, и в этом пожатии мне почудилась тревога.
- О, лучший из людей, - воскликнула она, прибегая к выражению, обычному
у турок, - судите справедливее о чувствах вашей несчастной рабыни и
верьте, что между нами никогда не произойдет ничего такого, что можно было
бы назвать оскорблением! Но вы причинили моему сердцу смертельное горе. Об
одном только молю вас, раз вы позволили мне высказаться, - добавила она, -
предоставьте мне провести ночь в грустных размышлениях и позвольте
поделиться ими с вами поутру. Если мольба вашей рабыни кажется вам
чрезмерно дерзкой, по крайней мере, подождите осуждать ее чувства, пока не
узнаете их.
Она хотела броситься мне в ноги. Я силою удержал ее и, поднявшись с
дивана, куда сел, собираясь выслушать ее, я принял столь равнодушный вид,
словно никогда и не думал предлагать ей свою любовь.
- Не произносите слов, которые отнюдь не соответствуют вашему
положению, - сказал я. - Вы не только не рабыня моя, а, наоборот, сами
могли бы обрести надо мною власть, которую я охотно предоставил бы вам. Но
я не хочу владеть вашим сердцем насильно, даже если бы имел право
принудить вас. И эту ночь, и все остальные до конца жизни, если вам так
угодно, никто не потревожит вас.
Я тут же кликнул невольницу и, спокойно поручив ей оказать Теофее
необходимые услуги, удалился с таким же спокойным видом; я велел
приготовить мне другую комнату и поспешил лечь в постель. В сердце моем
еще бушевали пережитые волнения, и, как ни старался я, мне не удавалось
вполне успокоиться; но я все же рассчитывал, что отдых и сон не замедлят