"Антуан Франсуа Прево. История одной гречанки" - читать интересную книгу автора

должна придерживаться прежних, и умоляю вас - позвольте мне остаться им
верной!
Эта речь, из которой я привожу только то, что особенно врезалось мне в
память, длилась достаточно долго, чтобы я мог проникнуться ею и
подготовить ответ. Я еще был во власти размышлений, занимавших меня всю
ночь, и упреки Теофеи не только не обижали меня, ее чувства и намерения не
только меня не огорчали, а, наоборот, я был в восторге, что так
подтверждаются мои догадки. Поэтому мнение, которое начало складываться у
меня о ней, и радость, охватившая меня, только разгорались, пока я ее
слушал, и если она хоть немного следила за мною, то не могла не заметить,
что каждое слово, слетающее с ее уст, я встречаю с радостью и одобрением.
Отвечая ей, я, однако, сдерживался, чтобы не придать окончанию нашей
задушевной беседы оттенок какого-то легкомыслия или излишней пылкости.
- Любезная Теофея! - воскликнул я в избытке чувств, - вы устыдили меня
своими упреками, которых, не скрою, еще вчера я никак не ожидал, но наша
встреча зародила во мне некоторое сомнение в моей правоте, и я пришел сюда
готовый признать свою вину. Если вы спросите, почему я оказался виноватым,
то скажу, что никак не мог предположить то, что сейчас услыхал с таким
восторгом и что мне казалось бы невероятным, не будь тому столь
убедительных доказательств. Я ставлю себе в упрек, что до сего времени
скорее восхищался вами, чем вас уважал. Подумайте только: когда знаешь,
что вкус к добродетели весьма редко встречается в странах, наиболее
облагодетельствованных небесами, когда сам чувствуешь, как трудно блюсти
ее, легко ли поверить, что в самой Турции молодая особа вашего возраста,
едва лишь вышедшая из сераля, не только по рассудку, но и по склонности
вдруг приобщается к самой возвышенной нравственности? Что я сказал, что
сделал, чтобы вдохновить вас на нее? Разве несколько случайных замечаний о
европейских обычаях могли зародить в вашем сердце столь благие
устремления? Нет, нет, вы обязаны этим лишь себе самой, и ваше воспитание,
которое сковывало эти устремления силою привычки, - не что иное, как
невзгоды судьбы, за которые вас никак нельзя осуждать.
- Я хочу заключить из этого, - продолжал я все так же сдержанно, - что
вы были бы в равной мере несправедливы и в том случае, если бы обиделись
на меня за намерения по отношению к вам, ибо я никак не мог сразу же
догадаться о ваших чувствах, и в том случае, если бы полагали, что кто-то
вправе, ссылаясь на прошлое, отказать вам в уважении, которое вы заслужите
своими чувствами и соответствующим поведением. Оставьте мысли об отъезде;
вы молоды и неопытны в житейских делах, а потому путешествие не сулит вам
ничего хорошего. Добродетель, о которой в Европе имеют столь высокие
представления, на деле претворяется там не лучше, чем в Турции. Страсти и
пороки вы встретите всюду, где живут люди. Но если вы хоть немного
доверяете мне, положитесь на мои чувства; теперь они совсем переменились и
могут отныне внушать мне лишь пламенное желание совершенствовать ваш
духовный мир. Дом мой будет святилищем; следуя моему примеру, слуги станут
глубоко чтить вас. Опорой вам будет моя верная дружба, а если высказанные
мною мысли вам по душе, вы, быть может, извлечете из моих советов еще
кое-какую пользу.
Она смотрела на меня так задумчиво, что я тщетно пытался прочесть в ее
глазах, удовлетворил ли ее мой ответ. Ее молчание наводило меня на
тревожную мысль, что у нее, пожалуй, остались сомнения в моей искренности