"Антуан Франсуа Прево. История одной гречанки" - читать интересную книгу автора

юной рабыней и на что она рассчитывает по выходе из сераля? Не собирается
ли она приехать ко мне и обосноваться в моем доме? Она казалась мне
достаточно привлекательной, чтобы я позаботился о ее благополучии; но
помимо того, что я обязан был считаться со своей челядью и держаться в
рамках благопристойности, как мог я избежать того, что паша рано или
поздно узнает, где обрела она убежище, и не наскочу ли поневоле на тот
самый подводный камень, которого надеялся избежать? Мысль эта настолько
охладила мое рвение, что на следующий день при встрече с силяхтаром я
высказал сожаление, что вовлек его в дело, которое может огорчить пашу. И,
даже не заикнувшись о тысяче экю, которую следовало бы ему отдать, я
отправился к Шериберу. Раздираемый одновременно и желанием услужить
рабыне, и тревогой насчет грозящих мне осложнений, и боязнью огорчить
моего друга, я рад был бы подыскать какой-нибудь повод, чтобы окончательно
отказаться от этого замысла; я подумал, не лучше ли открыться самому паше,
чтобы по крайней мере выяснить, не слишком ли тяжела для него жертва,
которую от него требуют. Мне казалось, что ссылка на боязнь обидеть друга
будет достаточно уважительной, чтобы я мог, не нарушая правил вежливости,
уклониться от исполнения женской прихоти. Шерибер так обрадовался мне и
так изливался в своих чувствах, что опередил меня, не дав мне времени ему
открыться, и тут же сообщил, что в его серале стало одной женщиной меньше:
юная гречанка, с которой он предоставил мне возможность побеседовать,
продана силяхтару. Он рассказывал об этом весьма непринужденно, и, судя по
этому, я понял, что он не особенно огорчен утратой юной невольницы. В
дальнейшем я еще более убедился в том, что он совершенно равнодушен к
женщинам. Он был в том возрасте, когда плотские вожделения уже не терзают
мужчину, а на свой сераль он тратился не столько по сердечной склонности,
сколько из тщеславия. Осознав это, я махнул рукой на щепетильность и даже
не стал признаваться ему в своих сомнениях; я предоставил ему воображать,
будто теперь он имеет неоспоримое право рассчитывать на признательность
силяхтара.
Тем не менее, когда он предложил мне заглянуть в сераль, я заметил, что
он колеблется - как ему держать себя с проданной рабыней.
- Она не знает, что у нее будет новый хозяин, - сказал он. - Я так
часто давал ей доказательства своего расположения, что гордость ее будет
уязвлена, когда она узнает, как легко я согласился уступить ее другому. Вы
сами увидите, - добавил он, - как она будет прощаться со мною; ведь сейчас
мы с ней увидимся в последний раз. Я сказал силяхтару, что он может увести
ее в любое время.
Я предвидел, что для меня эта сцена не будет лишена приятности, однако
вовсе не по тем причинам, по каким она должна оказаться стеснительной для
паши. На письмо юной гречанки я не решился ответить ни единым словом, а
потому предполагал, что она будет крайне огорчена, узнав, что ей суждено
перейти в сераль силяхтара, где ее ждет еще более тяжкая неволя. Как же
прискорбно будет ей узнать об этом в моем присутствии и скрыть свое горе!
Раб Шерибера дважды приходил ко мне за ответом на письмо, но я ограничился
приказанием устно передать ей, что всячески постараюсь оправдать ожидания,
которые на меня возлагают.
Вместо того, чтобы отправиться в общий зал, паша распорядился сказать
гречанке, чтобы она пришла к нам в одну из небольших комнат и чтобы туда,
кроме нее, никого не пускали. По смущению, охватившему ее, когда она вошла