"Юзеф Принцев. Там вдали, за рекой... (Повесть) [И]" - читать интересную книгу автора

В самом дальнем углу, чуть ли не вровень с землей, виднелась
низенькая дверь, похожая на те, которые ведут в погреб. У дверей стояла
запряженная в повозку тощая лошадь и хрумкала солому из подвязанной к
морде мешочной торбы. Степан подошел поближе и увидел, что повозка доверху
нагружена некрашеными гробами. Его метнуло в сторону. Стараясь не очень
убыстрять шаг, он пошел к старым липам, что росли под окнами кирпичного
здания больницы. Встал лицом к окнам, отсчитал от угла шестое окно на
втором этаже. Забраться туда можно было и по водосточной трубе, но уж
очень она была ненадежна на вид, ржавая и погнутая, а грохаться вниз на
виду у всех - не больно-то это ему нужно!
Степан приглядел развесистую дуплистую липу, которая стояла
неподалеку от Глашиной палаты, и прикинул, что если залезть на сук, что
торчит в сторону, то вполне можно дотянуться до окна.
Поначалу лезть было легко, ветки шли частые и толстые, но, чем выше
он забирался, тем становилось труднее, и он уже раздумывал, не спуститься
ли и не пойти, как все люди, через дверь. Ноги соскальзывали, ветки под
ними гнулись и ломались, а когда Степан наконец добрался до сука, то
оказалось, что он почти без листьев и сухой.
Степан обхватил его двумя руками и покачал. Сук держался.
Степан осторожно встал на него и, ухватившись за верхние ветки,
переступил сначала одной ногой, потом другой. Ему показалось, что сук
затрещал. Степан остановился, раздумывая, и решил, что, в случае чего,
подтянется на руках и как-нибудь перекинет ноги на ствол. Он сделал еще
шаг, второй, опустил одну руку и пригнулся.
Прямо перед ним было окно палаты.
Палата была большая, коек на десять, и почти у каждой сидел на
табурете посетитель, мужчина или женщина, разворачивали какие-то кулечки,
вынимали из плетеных кошелок бутылки с самодельным квасом или синеватым
молоком.
Лежащие все были на одно лицо, из-за белых ли бинтов или казенных
байковых одеял. Степан искал среди них Глашу, не находил, решил уже, что
перепутал палаты, когда увидел в углу, справа от окна, перебинтованную
голову на подушке и ставшие еще больше серые Глашины глаза.
Не чувствуя занемевшей руки, Степан смотрел и смотрел на ее бледное
лицо.
Она прикрыла глаза, но не уснула: даже отсюда Степан видел, как
подрагивают ее ресницы. То ли ей было больно, то ли просто устала она от
шума и даже закрыла ладонью лицо, заслоняясь от говора сидящих в палате
людей. Рукав просторного халата соскользнул вниз, и Степан увидел ее
похудевшую руку, такую непривычно незагорелую, без царапин, беспомощную в
этой слабой своей белизне.
У каждой койки кто-то сидел, а она лежала одна, и, хотя Степан знал,
что придут к ней сегодня тетя Катя или кто-нибудь из ребят, ему стало
вдруг нестерпимо стыдно за себя и так жаль Глашу, что хоть сейчас тресни
локтем в закрытое окно и влезай в палату.
Потом его как ударило: где ее коса? Должна же она где-то быть? Такую
косищу не упрятать ни под какую повязку! И понял вдруг, что Глаша стрижена
наголо, как после тифа. Остригли, наверно, когда делали операцию. И
значит, операция эта была тяжкой! Какая же бывает легкая операция на
голове? А он-то, он!..