"М.М.Пришвин, В.Д.Пришвина. Мы с тобой. Дневник любви" - читать интересную книгу автора

сегодня я проснулась, вспомнила, на уроки идти только к четырем часам,
значит, можно спокойно поси-деть одной в тишине. Вот тут-то я и
почувство-вала, как устала за последние дни и как нужно побыть одной.
Лежу, читаю "Жень-шень", и так захоте-лось с Вами перекинуться
словом,-- терпенья нет дожидаться первого числа! В одиночестве легче
общаться с другим человеком, чем в при-сутствии его. Почему это? Может быть,
встретив человека, вкладываешь в первое ощущение мно-го своего, того, что
тебе дорого, что ты ищешь, и уже говоришь больше со своей душой, а не с
человеком. Поэтому такую полноту и дают мысленные беседы -- в воображении.
А может быть, и иначе? Может быть, есть редкие и счастливые встречи,
когда открыва-ется настоящая сердцевина человека (та, о ко-торой мы с Вами
говорили, что сохраняется в нас всю жизнь, в которой -- вечная детскость,
которая если утратится, значит -- душа погиб-ла, и т.п.). Она скрыта
наружностью, при-вычками, характером, нервами, страхом перед жизнью, даже
одеждой. А мы ее вдруг увидим и в нее поверим. Поэтому общение с нею легче в
отсутствие человека с его житейскими на-ростами, за которыми скрыта
сердцевина. Вот почему я и хочу сейчас с Вами беседовать.
Если моя теория верна -- Вы поймете и об-радуетесь. Если я ошибаюсь --
хорошо ли мол-чать из трусости, из самолюбия не сделать сейчас того, ради
чего и живем мы на свете? Об этом я сейчас у Вас же прочла, это меня
умили-ло и заставило бросить книжку и взяться за перо. Вы пишете о Лувене:
"Культура -- в творчестве связи и понимания жизни между людьми". Культура,--
говорю я,-- это полнота жизни, стремление к совершенству, к настояще-му
счастью.
"Что наша жизнь -- одна ли, две ли ночи". Нет, гораздо больше: в
драгоценных минутах ощущения чужой души как своей и через это -- в ощущении
единства со всем живым, что способно любить, а способно к этому все. После
первой встречи, когда я лежала с обмороженны-ми ногами, я тоже взялась за
"Жень-шень". Читать мне было мучительно, потому что тот близкий человек,
каким был для меня автор до личного знакомства, вдруг раздвоился. Я никак не
могла связать этих двух людей. Ведь первый был своим -- не только я его, но
и он меня понимал, ничего с ним не было ни страшно, ни стыдно: мы жили с ним
в одном мире, где нет ни разочарований, ни расставаний, ни смерти. А второго
я не могла понять, и, еще печаль-ней,-- он не понимал меня.
Я ведь была в менее выгодном положении: не имела средств ему открыться.
Его-то я узна-ла через его же книгу: в творчестве человек открывается
невольно. А я -- как могу себя открывать я Вам? Ведь это возможно или через
художество, или через святость (нравственное совершенство-- там тоже кора
сгорает). А у меня -- ни того, ни другого.
Вот почему так трудно было читать "Жень-шень", будто подмена произошла,
как только во сне бывает. После второй встречи все вернулось. И хоть многое
мешает, но это отбрасываешь: внутри есть тот свой человек. И если не выйдет
до конца как надо -- значит, сами виноваты. Самое главное, что это возможно
-- проникно-вение в тот мир, в котором существует наше единство и свобода, и
рано ли, поздно ли, все в него войдем. А пока надо благодарить за про-блески
этой радости и к ней готовиться.
Еще мне хочется Вам сказать о другом: Раз. Вас. как будто замариновался
в той уже прожи-той жизни, в которой жили люди нашего круга и которая себя
изжила. Недаром он специализи-ровался на обработке архивов. Одной ногой он
все еще в "духовных салонах" прошлого. Все это нужно было когда-то, но