"М.М.Пришвин, В.Д.Пришвина. Мы с тобой. Дневник любви" - читать интересную книгу автора

сейчас этого нам мало. Кто не хочет быть современным, тот попросту ленится
действовать, ленится брать на себя свой крест. А пассивное страдание, вроде
сидения в тюрьме, никакому Богу не нужно. Нам мало уже слова
"культура", нам надо нечто более цельное, простое, осязаемое, может быть,
даже суровое.
Я бы не хотела, чтоб вчера к нашему столу пришел Блок, Мережковский и
другие из тех людей. Мне тяжела замороженность Р. В-ча в симпатиях к
гностицизму и его присным: Белому,Штейнеру;его вкус к схематизму в во-просах
духовной жизни (наш разговор о тре-угольнике Штейнера, двух путях -- от ума
к сердцу и обратно). Ведь на самом деле это не так: не с той "точки зрения"
надо подходить к реальной, живой жизни нашего духа.
Но не поймите, что я браню Р. В. Он чистей-ший, благороднейший человек
и трогательный даже: к нему всей душой можно привязаться, только с ним
нельзя взаимно расти (можно лишь сохраняться, это тоже немало).
Возможно, это печать петербуржцев. Она -- от большой формальной
культуры. Меня в при-сутствии таких людей подмывает созорни-чать,-- каюсь!
Вот в прошлый раз я из-за этого ляпнула про нашего общего знакомого
Зубаки-на 9 -- "спер", а потом пожалела, но было позд-но. На
самом деле он "спер" у самого себя: он читал мне те четыре строчки, что и
Вам, выда-вая каждый раз за экспромт: "А там на севере олени /Бегут по
лунному следу /И небо нежную звезду /Качает у себя в коленях".
Забыла прошлый раз напомнить Р. В-чу: Ваш Розанов со слов ап. Павла
пишет где-то: "святые будут судить мир". Куда же деть в таком случае все 40
томов этого доктора (Штейнера), ради изучения которых хотел бы Р. В. еще раз
"воплотиться"?
Еще я хотела оказать об Аксюше. Вы, на-верно, неприятно удивились, что
я сразу сказа-ла ей "ты"? Я потом мучилась (не тем, что сказала, а что Вас
сбила с толку этим). У меня это вышло опять-таки потому, что с такими людьми
сразу рушатся преграды. Вот и она мне сказала "ты", и мы с ней расцеловались
на прощанье.
Ну вот, мой отдых окончен. И письмо кон-чаю. Перечитывать некогда. "Но
мне порукой Ваша честь", что Вы его не покажете ни Р. В., ни Аксюше. Вам
троим только и дел, что пере-мывать косточки ваших гостей: вы люди
сво-бодные.
Я очень довольна нашей беседой. У меня даже глаза мокрые, но это
"умиление" -- от больных нервов и так же мало стоит, поверьте, как умиление
некоторых постников, происходя-щее от телесной слабости".

Так началась наша дружба, как напряжен-ный и радостный друг ко другу
интерес. Ни о разводе, ни тем более о браке мы и не помыш-ляли. Мы жили
только настоящим, грелись в его свете, никому, кроме нас двоих, не види-мом,
никого ничем не оскорбляющем. Снова повеяло на меня духом свободы, поэзии --
таин-ственным гением жизни, ушедшим со смертью Олега.
Все было еще между нами непрочно, и в то же время это была полная
жизнь.
Куда бы я ни пришла в те дни -- к матери ли, к друзьям -- все на меня
дивились и только не спрашивали: "что с тобой?" Но я молчала. Я боялась
спугнуть свое новое счастье. От счастья, именно в эти дни, я начала думать о
том, чтоб отдать сполна свой долг: посвятить остаток жизни не одной матери,
но и покинуто-му мужу. Теперь мне это казалось легкой жертвой.