"Михаил Михайлович Пришвин. Кащеева цепь (автобиографический роман) " - читать интересную книгу автора

- Поповского. Поповские самые жадные!
Как раз тут и подходили поповские гуси. Братья отбили самого большого
белого гусака и сначала камнями швыряли, а потом добили палками. Весь гусак
был в крови. Хватились - нет спичек. Один побежал добывать и вернулся:
- А не вытрем ли из дерева?
Долго трут палку о палку, ничего не выходит.
- Нет, ступай скорей за спичками.
Один побежал, другой караулит, а Курымушка в кусту сидит, хочется ему
очень, до смерти хочется вместе с братьями отправиться жарить гуся на
вертеле, но что, если и его они палками: "Не подглядывай, не подсматривай!"
Невозможно.
Вот бежит, запыхался.
- Добыл?
- Есть!
- Ура!
Озорная тропа, выбитая больше босыми ногами, гладкая, твердая, как
мозолистая ступня, уходит в пшеницу неизвестно куда. Братья по ней исчезают
в пшенице, а за ними босой Курымушка идет, крадучись, а пшеница ему - как
лес, конца этому лесу, кажется, нет, и только небо одно голубое, и тихо,
даже не шепчутся колосья между собой. Вот это самое страшное, что пшенице
конца нет, что тихо, а большой Голубой смотрит и все видит. Жутко стало
Курымушке красться за братьями, захотелось назад, но как назад: там,
позади, давно уже сомкнулась пшеница. Курымушка решился подойти к братьям,
- будь что будет, - только бы не быть одному! Но только что стал он к ним
подходить, вдруг тот, кто гуся тащил, уронил его, и гусь гокнул о сухую,
набитую озорную тропу, гулко ударился и - как закричит! Братья от гусиного
крика - прысь назад и, не посторонись Курымушка, сбили бы его с ног. Но он,
услыхав крик, прыгнул в пшеницу и пустился дуром, оставляя за собой широкую
дорогу. По этой дороге за ним пустился кровавый гусак. Это был Голубой, кто
все видит, это он покарал злодеев и пустил на них гусака. Ему молится на
ходу Курымушка: "Избави нас от лукавого". Упадет, прошепчет молитву, гусак
подождет и опять бежит, сзади шумит и гогочет. "Богородица, дево, радуйся",
- обороняется Курымушка другой молитвой. И когда, наконец, он прочел:
"Господи, милостив буди мне, грешному", пшеница кончилась и по дорожке
знакомого вала он вернулся к себе.
Будь Курымушка такой же, как его братья, из большой тайны кровавого
гусака он бы мог себе против них сделать маленькую тайну, подобно сушеной
груше, но Курымушке это и в голову не пришло. Только он понял из этого, что
есть тайны большие, которые остаются с самим собой, и есть тайны маленькие
- они выходят наружу, и ими люди постоянно мучат друг друга. Вот эта
мучительная тайна сушеной груши, - как бы просто, казалось, открыть ее,
рассказать всем и сразу покончить, а поди открой, - ведь не в груше тут
дело, а в тайне, и тайна эта с каждым днем все нарастает и нарастает. И у
старших есть свои тайны, - у Софьи Александровны со старцем, у Дунечки с
Бледным господином, и старец, и Бледный тоже, наверно, пугают какой-нибудь
сушеной грушей. А поди-ка вот скажи вслух про нее!

БОЛЬШОЙ ГОЛУБОЙ

До сих пор не могу без тревоги слышать жалобного крика уносимой