"Анна Присманова "Стихи разных лет"" - читать интересную книгу автора

то, когда Присманова пишет о сращении крыл, о горбе, о том, что
"..." нелегко домину бытия
построить на лесах стихотворений.
("Не ощущая собственного груза...". 1932)
Эффект - и вызывающий и обескураживающий. Поскольку читатель лишается
разом всех (интертекстуальных, как бы теперь сказали) постромок, а в итоге
- только "неземное антраша" в отдельно взятом стихотвореньи.
Впрочем, Присманова старательно "держит" читателя, до предела сгущая
семантику. Этого требует ее поэтическое естество.
Путь от текста к читателю - не-прям и не-прост. Знакомый с детства образ
она развернет, исходя из какой-нибудь "второстепенной" потенции, вызывающе
несовпадая с ожидаемым движением, как это получается с Золушкой и ее
"детским локтем, небалаванным балами". Такому повороту образа послужит
"шершавая", "корявая", "раздражающая" (какая еще?) метафора Присмановой.
"Зерно в земле побегами лучится", "душа, ты выросла из юбки, она тебе уж
до колен"... Примеры можно найти в каждом стихотворении. Не без прищура
Присманова писала, что
Проза в полночь стиху полагает нижайший поклон.
Слезы служат ему, как сапожнику в деле колодка.
На такой высоте замерзает воздушный баллон,
на такой глубине умирает подводная лодка.
("Владиславу Ходасевичу").
Екатерина Таубер лучшую из существующих статей о поэзии Присмановой начала
с утверждения, что стихотворение "Горб" "могло бы послужить эпиграфом ко
всему ее творчеству"57. Действительно, от читателя требуется некоторое
усилие, чтоб вчитаться в книги стихов Присмановой. А кроме усилия - еще и
проницательность и доверие, чтобы сентенции вроде "Настоящий воитель
является пушечным мясом..." не остановили и достало духа дочитать:
"Золотой ореол над собой он хоронит во мгле...". Эти строчки, кстати,
восхитили В.Вейдле, который разбирая первую книгу Присмановой, в небольшой
по объему, но весьма содержательной статье первым дал определение
присмановского слова, оказавшееся наиболее точным: "Слова у нее...
отяжелевшие, набухшие, совсем не нарядные, не уверенные в своем испытанном
волшебстве слова, и любит она их за их узлы и бугры, а не за приятную
стертость их поверхности"58.
Узлы Присманова вязать уже умеет. Сводя подчас весьма далекие по смыслу,
но по звучанию близкие слова, заставляет делиться смыслом друг с другом. В
строках нередки внутренние рифмы, и - вполне естественное соседство -
первые и последние строфы зачастую содержат афористическую строку.
Присманова неоднократно описывает свое стихотворство как тяжелый труд. Сам
"воздух вдохновения" у нее "тяжелый". Да, трудно не согласиться с Вейдле,
сказавшим, что "другие удачливей и читать их приятней"59. Как совершенно
верно и то, что "чего она хочет, эти другие разучились и хотеть, в стихах
ее есть та настоящая серьезность не "настроения", а творческого труда,
которой сейчас столь многим не хватает. Она стремится не к простому
рассказу о себе, а к тому воплощению внутреннего мира, без которого нет
искусства и нет поэзии"60. Вейдле еще из гимназического курса латыни
прекрасно помнит, что "творить" - это "иметь мазолистые руки", а из
греческого, что "поэзия" и "творение" суть одно. И ему ли не увидеть
сквозь "леса стихотворений", сквозь труд и замысел поэта нерукотворный