"Анатолий Приставкин. Солдат и мальчик" - читать интересную книгу автора

другого. Он за Ваську поэтому ухватился, ведь их Васька произнес. Солдату
вдруг показалось, что если Васька вернется, то он может ждать его. А ждать
означало для него жить.
Вот и закричал солдат неожиданно:
- Ты... Подожди! Ты придешь? Ты в детдоме будешь?
Васька странно вывернул шею, не повернув туловища, и осклабился, голос
потерял:
- Я спрошу... Если узнаю...
- Ты приходи! - крикнул солдат. - Я буду тебя ждать!
Сколько прозвучало в его голосе вдруг надежды! А вместе с надеждой и
страха и тоски.
Тут и рванул Васька. Может, не он сам, а ноги его побежали, которых он
не чувствовал. Эти ноги получили приказ бежать давно, а теперь понесли, да
так неловко, вихляя и заплетаясь, что Васька с размаху ударился о торчащий
сук и покарябал веко, побил переносицу. Но все равно продолжал бежать, пока
не увидел свой детдом.
Силы оставили Ваську, он сел на землю и заплакал. С обидой заплакал,
как будто его в самом деле избили. И даже затылок, даже волосы болели у
Васьки от чужого прикосновения.
В глазах зарябило, то ли от боли, то ли от пережитого страха. Где-то
долбила, прорезалась тоненькая мысль, что скорей надо Ваське спрятаться,
исчезнуть, зарыться в подвальчик и пережить все наваждение, как вражескую
бомбежку. Ведь надо же так вляпаться! Шел бы Васька по другой тропинке, их
вон сколько, тысячи в лесу, и все бы сложилось хорошо в его жизни. Зачем
надо было вообще идти в лес? Зачем он оглянулся на солдата? Мало ли солдат в
лесу, чтобы на каждого оглядываться, около каждого стоять, разговаривать?
Но все произошло, и не в воле Васьки, как бы он сильно ни хотел,
изменить этот день и эту встречу. Страшную вдвойне оттого, что солдат не бил
его, рукой по волосам провел.
Болят Васькины волосы, до нутра прошибло прикосновение. Вот что ужасно.
Когда бьют - привычно. Когда словами и руками ласкают - больней стократ.
Васька даже охнул, вспомнил, почувствовал чужую руку. Страшная рука, которая
гладит.
Волосы носили больное, дикое, неиспытанное ощущение чужой руки, и этого
Васька не мог изменить. Было... Ужасно это было. Лучше бы память Ваське
отшибло, чем так, рукой его. Последнее злодейство - детдомовца гладить. Но
от солдата можно сбежать, можно закопаться, а от себя? От своих лапаных
волос куда уйдешь?
В панике зарыскал Васька, себя стал бояться. Сидел сам себе чужой и
понимал, что все несчастья в жизни от его непостоянства. То он крадет, то
стесняется, то врет - не покраснеет, а то и соврать не способен. Назвался по
глупости детдомовским. Придет солдат и спросит: "Где тут детдом?" Да каждая
собака этот детдом знает. Потому что он как осиное гнездо. Не клади за
километр, что плохо лежит. Ворюги, известное дело. Васька Сморчок - ворюга,
он все и украл...
Да был бы кто-нибудь, а то солдат, в котором и хитрости нет, одно
простодушие. На простодушии и попался Васька-дурак. Не пытали, не трогали,
еще и сапоги с часами предложили.
Как Васька в милиции защищается, любо-дорого самому вспомнить.
Закатится слезами, норовит через мундир старшину до нутра пронять. Жалостью