"Анатолий Приставкин. Солдат и мальчик" - читать интересную книгу автора

- Я так думаю, - скоро говорил Гандзюк, вскидываясь идти вслед за
Воробьевым. - На парад нас везут в Москву. А уж там от пуза кормят, это я
точно знаю!
- Ты, Гандзюк, учти следующее, - обернулся к нему Воробьев. - На параде
ногу вскидывать надо. Чем выше ногу, тем больше мяса - такой закон. За
каждый сантиметр сто грамм набавляют. За пять - банка тушенки ..
Посмеялись, и Андрей улыбнулся, вспомнились недавние учения во дворе
старых, как говорят, еще екатерининских времен серых казарм, от вокзала по
левую руку. Сержант Потапенко, немолодой уже, лет тридцати, крупный мужчина,
глаза навыкате, голос трубный: "Ногу! Ногу! - кричал свирепо. - Горох, а не
шаг! Носок тяни, печатай ступней!" Весь световой день на плацу. С подъема,
как труба под высокими сводами прогремит, и до серых сумерек топали.
Сдваивали ряды, ходили кругом и с винтовкой наперевес. Гандзюк как для
парада старался, драл ногу выше головы, при рапорте ел глазами начальство.
...Боевая винтовка образца тысяча восемьсот девяносто первого года
дробь тридцатого, созданная замечательным тульским оружейником Сергеем
Ивановичем Мосиным, состоит на вооружении всех родов войск Красной Армии.
Поражает противника на ближнем и дальнем расстоянии. На дальнем расстоянии
прицельным одиночным и групповым огнем, на ближнем - штыком и прикладом.
Состоит из следующих основных частей...
Все уже наизусть знали - и винтовку, и гранату, как рыть окоп в полный
рост, как скрываться от танка, когда он прет на тебя. О танках говорили
особенно много, учили бросать связку гранат из укрытия, вплотную метать
бутылки с зажигательной смесью.
Бывшие в боях красноармейцы, раненые или контуженные, рассказывали о
встрече с танком, учили, сердясь, когда у новобранцев не выходило,
показывали, как оно будет по-настоящему.
- Вишь, поползли из-за бугра, на тебя горой прут... Гремят, лязгают,
стреляют, лежишь, думаешь - хана! Надвинулось чудовище с крестом, а ты
лежишь... Лежишь. А потом на него: "Ах ты, сука, в мать, в Гитлера и в того,
кто его породил, - уррра! Бей фашистскую гадюку! Так ему! Эдак! Ура! Вперед!
За Родину!" - и ожесточенно, с серым лицом, исказившим черты, с глазами, в
которых отчаяние и слепое ненавистное чувство вскидывались, готовые к
броску... И тут только вспоминали, что на ученье, не в бою, растерянно
оглядывались, со вздохом махнув рукой, приказывали повторить встречу с
танком, молвив при этом: - Ты тут, а он где-то уже есть, вот и представь,
что вы встретились. А встретитесь вы обязательно.
С тех пор как стали их водить на полигон, поняли, что время подошло,
скоро отправят на фронт. Андрей, как и другие бойцы, ждал, мысленно торопил
события. Фронт, какой бы поначалу страшный ни был, означал новый этап в
жизни солдата. Попасть на передовую означало обрести до конца свое место в
сегодняшних реальных событиях. А цель была единая, святая: бить, сколько
хватит сил и жизни, ненавистного чужеземца, проклятого фашистского
захватчика, уничтожать его до тех пор, пока он топчет родную землю! Это не
были слова, таких бы слов не произнес Андрей сроду, это было самочувствие
его. Оно определяло надолго его судьбу.
В это время, как потом утверждали в мемуарах, наблюдалось на фронтах
затишье, самое длительное за всю войну. Но обе стороны лихорадочно
готовились к летней кампании, которая началась пятого июля величайшей
Курской битвой.