"Анатолий Приставкин. Долина смертной тени" - читать интересную книгу автора

У нас жертва народ, пускай замороченный, пропитой, но он мой. Другого
народа, как где-то сказано, у меня нет. И если с помощью нынешней власти,
которая сама по себе не может быть иной, как немилосердной (это суть любой
власти), я смогу помогать страдающим, то я буду это делать.
В одном из любимых фильмов моего детства про Котовского
(тоже ведь разбойник, которого царская власть приговорила к казни, а
при большевиках он стал полководцем, народным мстителем) главный герой, его
играет Мордвинов, восклицает, указывая на свою жену-доктора (Вера Марецкая):
"Мы калечим, а она - лечит!"
Это про наше больное и жестокое общество.
Но ничего подобного я не произносил, проходя сквозь властные кабинеты.
И вообще, вид у меня был далеко не боевой. Минуя бесконечные, с красными
ковровыми покрытиями коридоры, старался ступать по ним неслышно, испытывая
при этом отвращение к самому себе за такое рабское поведение.
Это было выше меня, кто испытал, тот поймет. Ибо страх перед властью,
любой властью, впитался в нас... Нет-нет, не с молоком матери, а с
детдомовской затирухой, да с генами дальних и недальних моих предков, тоже
рабов.
На памяти еще времена, когда любой участковый милиционер или колхозный
активист мог прикрикнуть на деревенскую старуху:
"А вот я тебя на карандаш возьму!" Этот карандаш был пострашней
пистолета!
Ну а спроси любого, часто ли ему на протяжении жизни приходилось
посещать обитель небожителей? Властителей наших судеб? Лично мне - никогда.
Видел, правда, на каком-то съезде писателей, с галерки для гостей,
многоречивого Никиту
Хрущева. Но издалека, так что было это еще менее реально, чем смотреть,
скажем, по телевизору.
"Вкусна куриная лапка, - произносила обычно моя мама и с лукавой
улыбкой добавляла: - А ты ее едал? Да нет, видал, как наш барин едал..."
Кононов... Ковалев... Шахрай... Бурбулис...
Наконец, Ельцин.
Ну, правда, у Бориса Николаевича, в его кремлевском кабинете, я побывал
лишь один раз, после года моей работы.
Доступнее, проще иных оказался Анатолий Кононов, молодой, приветливый,
спокойный. С черной чеховской бородкой, с усами, по-старомодному деликатный.
Я застал его в тот момент, когда, утвержденный с подачи Сергея Ковалева в
состав Конституционного суда, досиживал он в своем крошечном кабинетике
депутата в Белом доме, который вскоре сменит на солидный кабинет, с приемной
и секретаршей, в здании
Конституционного суда.
В этом случае самые совестливые - их немного, но они есть - говорят:
"так положено".
А раньше был он заместителем председателя тогдашней Комиссии по
помилованию и очень страдал от решений Президиума
Верховного Совета, высшей тогда власти, который по давней сложившейся
во властных структурах традиции отклонял все их предложения о помиловании
смертников.
Некая дама, она же депутат, она же дальневосточный прокурор, крайне
амбициозная особа, мелькающая до сих пор на экранах телевизора, простодушно