"Анатолий Приставкин. Долина смертной тени" - читать интересную книгу автора

восклицала: "Ну какое еще по-ми-ло-ва-ни-е!Есть милиция... Суд... Они уже
все решили!"
Если женщине-матери не заложили в душу нечто милосердное,
сострадательное, то вряд ли она может полноценно считаться женщиной... В
этом случае ее пол в анкете можно обозначать так: прокурор.
Сергей Ковалев поведал мне по секрету, что однажды, придя с заседания,
где в очередной раз преобладали расстрельные решения и какого-то
молоденького парня послали на казнь,
Кононов сел и заплакал.
А в Анатолии я увидел редчайший для высоких сфер случай, просто чудо,
что человек не одичал, не запродался, как иные, а сохранил живую душу. Он-то
и посвящал теперь в суть работы, которую мне придется исполнять.
Извлек откуда-то из шкафчика листочки со сведениями об осужденных,
показал: фамилия-имя-отчество, время и год судимости и прочие всякие
сведения: о работе, о здоровье, о семье... Ну и, конечно, главное-
преступление, которое совершил.
А на том листочке было написано, что некая Сухова, годков под
шестьдесят, решила извести сожителя, поскольку он пропивал зарплату и не
давал ей денег на хозяйство.
Пользуясь тем, что он принимал внутривенно глюкозу, она ввела ему
аминазон с воздухом, а еще... "закрыла дыхательные пути подушкой. Труп она
расчленила, косточки выбросила на помойку, а мягкие органы растворила в
кислоте и спустила в унитаз...".
- И... много... таких? - поинтересовался я, чуть заикаясь.
Думаю, что даже несколько изменился в лице.
Накануне смотрел я по НТВ криминальный сериал о преступлениях века, там
некоему убийце, - тоже растворял людей в кислоте, - чуть ли не восковую
фигуру поставили в лондонском музее мадам Тюссо.
- Ох, много, много... - произнес Кононов с милой своей улыбкой. -
Каждую недельку штук по сто пятьдесят, а то по двести...
- И все с этой... кислотой?
- Да нет, конечно... - И, увидев мою реакцию, понял, что переборщил. -
Да нет, там разные, - произнес он задумчиво, - чаще по пьянке... бутылкой...
Или топором... Послали, к примеру, тебя за поллитрой, а ты дорогой выпил...
Ну, тебя и тово! Но самые тяжкие дела, конечно, у смертников... В них-то все
и дело...
Произнес и замолк, глядя в окно. А там Москва как на ладошке и река
дугой, ее плоский темный овал, у самого подножья
Белого дома, и мост с игрушечными машинками, и серая набережная, где в
недавнее еще время строили наши ребята баррикады.
Мой сын позвонил под утро 21 августа, пробормотал в трубку, что все,
пап, нормально, иду спать... А я спросил: "Как ночь? Не страшно было?" - "Да
нет, - отвечал он, едва проворачивая слова. - Только к часу или двум, когда
стали накапливаться автоматчики на этажах гостиницы... Ну, что напротив... А
мы их, конечно, видели..."
- Где гостиница-то? - спросил я Кононова.
- Да вот же она, - указал рукой, сразу поняв, что я имел в виду. И
рассказал, что и его сын, семнадцать ему, был тут же... - Он снаружи, а я -
внутри! А мать дома... напереживалась... - И почему-то добавил: - Ну, тогда
здесь легче было, чем сейчас...