"А.С.Прокопенко. Безумная психиатрия " - читать интересную книгу автора

Я, несмотря на все старания, не смог в тюрьме получить возможности
написать заявление в ЦК КПСС, добиться вызова прокурора, свидания с
начальником тюрьмы.
Во всех беззакониях во время следствия виновен начальник следственного
отдела МОУМГБ полковник Чмелев и поголовно все "следователи", особенно -
начальники отделений. Многочисленные морально разложившиеся "прокуроры",
вроде старой садистки Чумало, спокойно наблюдали за творившимся беззаконием.
"Следствие" обо мне было поручено юному младшему лейтенанту Шпитонову.
Почти с тем же успехом его можно было бы поручить малограмотному ефрейтору
из надзирателей или даже попугаю. Однажды в комнату явился начальник
следственного отдела "полковник" Чмелев в сопровождении хриплого и
малокультурного матерщинника - начальника отдела Чугайло и прокурорши
Чумало. Первый предъявил мне подлипник моей строго секретной докладной
записки в Президиум ЦК КПСС от 14 июля 1953 г., которую я в январе 1953 г.
передал из рук в руки А. Н. Поскребышеву в его кабинете в Кремле. В записке
речь шла о политическом и моральном разложении органов госбезопасности, об
истреблении ими советских людей, о преступном разжигании антисемитизма и, в
частности, о необходимости проверить чудовищные провокационные обвинения в
отравлениях против девяти арестованных профессоров медицины. Эта записка,
как выяснилось, от Поскребышева попала не к Сталину и членам Президиума ЦК
КПСС, а через главного организатора истребления партийных кадров Шкирятова -
в те же самые органы госбезопасности, о разложении в которых она
сигнализировала.
"Полковник" Чмелев спросил меня: признаю ли я, что клеветал на органы
госбезопасности? Я ответил, что пытался сообщить Президиуму ЦК КПСС
доподлинно известные мне факты и выполнил свой партийный долг.
После этого "следователь" Шпитонов лично отвез меня в Институт
психиатрической экспертизы им. Сербского, где я оставался 49 дней. В
институте моим "куратором" была некая Л. М. Смирнова, член партии с
подкрашенными губками. За 49 дней моего пребывания в этой тюрьме, именуемой
институтом, она уделила мне всего 20 минут и по указке, переданной ей через
"следователя" Шпитонова, проштамповала при соучастии директора института
Бунеева и доцента Лунца клеймо "шизофрения, бред сутяжничества".
Находясь в заключении, Писарев составляет письма на имя Н. Хрущева,
Генерального прокурора СССР, требуя реабилитации многих незаконно
репрессированных коммунистов. Наконец, он начинает осознавать тесную
взаимосвязь КГБ и руководства ЦНИИСП.
Из записки С. Писарева:
"Начальник 4-го отделения института престарелый профессор Введенский
сказал мне, что мои заявления он имеет право передавать только по усмотрению
следственных органов. Разрешить их отправку в ЦК КПСС может только директор
института Бунеев. Бунеев записки мои через Лунца получал, но до себя меня
так и не допустил.
Всех экспортируемых рассматривают на комиссии по четвергам, а через 6
дней, в среду, если экспертиза считается законченной (иногда она
продолжается полгода и больше), отправляют в обычную тюрьму. Меня вызвали в
четверг, 21 мая, и Бунеев допрашивал меня 50 минут. Присутствовали
Введенский, Лунц, Смирнова и следователь Шпитонов.
Бунеев вел себя как обычный следователь. Ни одного медицинского и даже
ни одного биографического вопроса он мне не задал. Он поставил передо мной