"Вадим Прокофьев. Дубровинский ("Жизнь замечательных людей") " - читать интересную книгу автора

Перовской, Степняка-Кравчинского, Александра Ульянова, но подражать им - нет
уж, увольте. Теперь, почти двадцать лет спустя после гибели Исполнительного
комитета "Народной воли", ошибки и заблуждения героев-одиночек стали
особенно заметными. И их так беспощадно вскрыл Владимир Ульянов в своей
замечательной книге "Что такое "друзья народа" и как они воюют против
социал-демократов?".
Забавно, конечно, что правительство все еще никак не очухается от шока,
в который его вогнали народовольческие залпы. Оно даже готово марксистов
поощрять - ведь они воюют с народниками.
Дубровинский революционер-профессионал?
Да, это было именно так, над этим задумался и умненький Зубатов. В ноле
его зрения в конце 90-х годов почти еще не попадали
революционеры-профессионалы. Они, конечно, были раньше. Но раньше это
народники, народовольцы. Теперь революционерами-профессионалами становились
рабочие. Эту же профессию стали избирать, забросив университеты и институты,
и некоторые студенты.
И даже люди, получившие дипломы, люди, перед которыми открывались,
казалось бы, такие перспективы, вдруг прятали свои документы подальше в
комод и вставали на опасную тропу революционной деятельности.
Совсем недавно в ссылку отправился Леонид Радин - ученый-химик.
Впрочем, Радин не в счет. Он пришел к социал-демократам из стана народников,
уже будучи профессионалом-революционером. Ну, а тот же Вацлав Воровский?
Вместо того чтобы учиться в университете, вел рабочие кружки, фактически
руководил "Московским рабочим союзом".
Зубатов лично допрашивал далеко не всех арестованных. Только вожаков,
только тех, кто поразил его чем-то непонятным. Дубровинский был одним из
руководителей "Рабочего союза". Уже после ареста Воровского и его друзей. Но
Зубатов об этом только догадывался. Зато Дубровинский был ярко выраженным
революционером-профессионалом.
Желание посмотреть на него, попробовать добиться от него признания,
проверить именно на нем свой метод кнута и пряника было у Зубатова
естественным. Видимо, это и привело Дубровинского в Гнездниковский переулок,
в кабинет "начальника отделения по охранению общественной безопасности и
порядка в городе Москве".
Если протоколы сохраняют вопросы, которые задают арестованным, если они
хранят и их ответы, то протоколы не фиксируют речей следователей.
Конечно, можно было бы попытаться воспроизвести красноречие Сергея
Васильевича Зубатова. Он любил говорить, любил "доверительно" побеседовать с
подследственным, "раскрыть", "расколоть" его.
Биографы Дубровинского А. Креер и В. Андреев каждый по-своему
воспроизводили беседу Зубатова с Дубровинским. Но это их догадки.
Во всяком случае, "красноречие" охранника не произвело на Иосифа
Федоровича желаемого впечатления. Он не "раскрывался", не пожелал ничего
рассказывать, ничего не подписал.
И это так характерно для социал-демократа, революционера-профессионала.
Молчание, отказ давать какие-либо показания потом стали правилом,
которым руководствовались большевики.
И правило это четко сформулировал Владимир Ильич в письме к Е. Д.
Стасовой.
Дубровинский не читал этого письма, оно было написано значительно