"Петр Проскурин. В старых ракитах (повесть)" - читать интересную книгу автора

- Господи помилуй, - слабо сказала она, и у нее в глазах выразилось
недоумение. - А я все с Ваньком вроде разговаривала, вроде он с армии на
побывку явился... а? Как же так... Глаза-то раскрыла, а это ты...
- От Ивана письмо на днях было, - сказал Василий тихо, опуская чашку с
чаем на стул у изголовья матери, и, расчищая место, осторожно сдвинул в
сторону какие-то лекарства в пузырьках и коробочках. - Я тебе читал его
письмо, мам... А ты, видать, задремала, и примерещилось...
Евдокия ничего не ответила, перекатила голову по подушке лицом к стене,
теперь Василий видел ее серовато проступивший сквозь редкие седые волосы
затылок.
- Теперь уже скоро, - неожиданно отчетливо и ясно, как нечто
определенное, окончательное и не подлежащее обсуждению, сказала Евдокия. -
Ты ж гляди, Василий, ты меня тут в городе, не зарывай, ты меня домой, в
Вырубки, отвези. Я буду рядом с матерью, твоей бабкой, да с братьями рядом
лежать... я тут не хочу, в городе-то...
- Брось ты, мать, ну что ты? - нарочно загорячился, запротестовал
Василий. - Да ты еще полежишь да подымешься, мы еще Ивана из армии
дождемся да женим... Сама же говорила, еще правнука дождемся... Ну, кто не
болеет?
Ничего, ты давай чаю вот хлебни...
Она подчинилась и при помощи Василия смочила губы, тотчас и попросила
опустить ее на подушку.
- Иди, иди, делай свое дело, скоро баба, поди, вернется, а обедать
нечего, - сказала Евдокия.
Василий ничего не ответил и тихо вышел на кухню и только там,
опустившись на табуретку у плиты, горько и подавленно усмехнулся. Что нц
говори, а у матери характер, невзлюбила невестку с самого начала, ничего и
до самого конца не переменилось, вот и сейчас дала ему понять, что ей не
по душе городская жизнь, когда при здоровой жене муж и обед может
приготовить, и другие бабьи дела сделать, а то, гляди, как говорила ему
мать месяца три назад, и срамиое бабье исподнее выполоскать да развесить.
И хотя Василий нe видел в этом ничего позорного, сейчас слова матери
напомнили ему прежние ее стычки с Валентиной, он покурил, стараясь
отвлечься от своих мыслей, затем начистил картошки, время от времени
поглядывая в темное окно, за которым бесновался уже густой мартовский
ветер, и в то же время вслушиваясь в тишину в комнате, где лежала мать,
дверь к ней он оставил полуоткрытой. Оттуда не доносилось ни звука, и
Василий поставил варить картошку, открыл банку скумбрии в натуральном
соку, нарезал хлеба, достал несколько соленых огурцов, очистил луковицу,
подумав, он еще решил почистить селедку, хранившуюся тоже в банке с
рассолом, и сбегать, пока не вернулась жена, в угловой магазин за пивом.
Убавив огонь под кастрюлькой с картошкой, он заглянул к матери и минут
через десять, довольно потирая руки, уже доставал из сумки холодные,
быстро запотевшие бутылки с пивом. Картошка кипела, из-под крышки
прорывался веселый парок, и крышка звонко дребезжала. Василий сдвинул
крышку, опять заглянул к матери, лежавшей в прежней позе, навзничь, с
неподвижно устремленными в потолок глазами.
- Сейчас Валентина придет, ужинать будем, - сказал он, потому что нужно
было нарушить молчание, он помедлил, приглядываясь к лицу матери, и,
заметив, что она слегка шевельнула головой, ушел на кухню. Он достал