"Петр Проскурин. Имя твое ("Любовь земная" #2)" - читать интересную книгу автора

отгораживающим ее от остального мира. Плохо это очень. "О чем же он все-таки
говорил, уезжая на очередной пленум ЦК? - опять попыталась вспомнить
Аленка. - Какая-то перестановка, Москва, завод... Еще что-то... Ах, да, -
обрадовалась она, - Чубарев! Именно Чубарев, он снова назначен директором
Зежского моторного и скоро должен приехать в Холмск..."
Теперь Аленка вспомнила и радость мужа, и какую-то его скрытую тревогу;
ей припомнились прежние рассказы мужа о Чубареве, о строительстве моторного
еще до войны, о том, как по иронии судьбы в начале войны ему, Брюханову,
пришлось этот моторный взрывать. Все это сейчас схватилось в памяти; дубина
она все-таки - не почувствовать в нетерпеливых интонациях мужа, в его
дрогнувшем голосе, в сбивчивом рассказе, что он волнуется, готовится и к
пленуму, и к встрече с этим Чубаревым, как к трудному экзамену, - видимо,
Чубарев человек действительно необыкновенный, самобытный...
Обманутые ее неподвижностью, на воду сели два селезня с
синевато-темными квадратиками на крыльях и таким же радужным оперением
головы, но, почувствовав опасность, круто срезая угол, поплыли к
противоположному берегу.
Глядя на воду, упруго расходившуюся острым углом от плывущих селезней,
Аленка ощутила источник беды, какой-то опасности в ней самой, и никто этого
не знал, кроме нее. Нет, решительно нужно себя переменить, совсем-совсем
начать все сначала, подумала она, резко встала, и тотчас селезни легко,
словно кем-то сильно подброшенные, снялись с воды и растаяли в просвете
между березами. Ветер еще усилился. Струящаяся зелень берез, как неохватная,
необозримая зеленая река в неровно шевелящихся солнечных пятнах, стремилась,
текла в одном направлении согласно и ровно. День уже разгорелся, зной упал
на лес, на травы, и они запахли лениво и пряно, совсем иначе, чем на заре,
когда держалась густая роса. Аленка вздохнула от своих мыслей, легко
оторвалась от нагретой земли и шагнула в густой солнечный свет.

2

Чубарев, срочно вызванный в Москву с Урала, со своего оборонного
номерного завода, ставшего в годы войны родным и необходимым, не отрывал
глаз от пушистых, плывущих в стеклах машины в солнечной голубизне деревьев,
от улиц и тротуаров, заполненных оживленными людскими потоками; Чубареву
было ясно и радостно на душе; к вечеру, оказавшись в приемной одного из
секретарей ЦК, он с трудом стряхнул с себя очарование праздничности дня и
сразу отяжелел, на виске глухо забилась какая-то жилка, но ничего особенного
так и не произошло; предстоящий разговор по какой-то причине затягивался, и
когда он состоялся наконец, Чубарев почувствовал заметное облегчение, хотя
знал все заранее и давно был подготовлен к предстоящим переменам, к
возвращению на Зежский авиамоторный завод. Не застав жены в своем просторном
гостиничном номере, запиской сообщавшей ему, что она скоро вернется, он даже
рассердился на себя, что весь день не давал себе покоя, задумавшись над тем,
что предстоящие перемены привнесут в его жизнь, и кто из старых знакомых в
Холмске остался, и кого он встретит вновь. Больше всего он думал о
Брюханове, и хотя предполагал, что тот может быть ввиду предстоящего пленума
ЦК в Москве, но, конечно, не мог знать, что именно в этот час и даже в эти
минуты Брюханов находился в приемной Сталина и, пытаясь успокоиться,
заставлял себя дышать ровнее и медленнее, но во всем происходящем помимо его