"Валентин Проталин. Тезей (том 2)" - читать интересную книгу автора

толстуха, что блудила с сатиром, - она прекрасна. Откуда-то возник Дионис,
одетый в пурпур, с венком из красных же и неестественно больших роз на
голове. В одной руке он держит тирс, обвитый плющом и украшенный
виноградными листьями, тоже громадными, каких на лозе не встретишь, другая -
поднята в торжественном призыве. И рокочет бог, подвывая:
- Ариадна, иду к тебе!
Теперь уже поднаторевший взгляд в фигуре Диониса мог узнать переодетого
Одеона. Что Мусей про себя и отметил.
Бог продвигается к повозке с прекрасной женщиной. Как только он
поднимается к ложу, покров со всех четырех перекладин опять ниспадает,
образуя шатер.
- Здорово, только мало! - восхищается настоящий Мусей рядом с настоящим
Тезеем.
И это была, может быть, первая в мире положительная рецензия на
театральное действо.
А остроухие сатиры, рогатые фригийцы, вакханки и еще кто-то в грубых
масках, разрисованных винным осадком, вновь принимаются плясать,
бесноваться.
...К вечеру после жертвоприношений и перед тем, как, утолив жажду и
аппетиты богов, афиняне готовились повернуть струи вина, бьющие из полных
бурдюков, в свои чаши, Тезей обратился к согражданам:
- Жители Аттики, вы, конечно, слышали, что я собираюсь ввести у вас
равенство и народовластие, однако вы могли не слышать, что, как только мне
удастся это, я сложу свой царский скипетр и стану, как все.
После некоторого молчания из толпы афинян отделился один, приблизился к
Тезею, спросил:
- Разве мы, афиняне, теперь не равны?
А Тезей громко, чтобы слышали остальные, ответил:
- Вы должны быть равны по-настоящему... По-настоящему, понимаешь?
- А по-настоящему разве бывает? - очень удивился афинянин.

Любовь, тебя я пробую понять.
И говорю, как сатане: "Изыди!"
На что глядеть: я - в затрапезном виде.
Лист фиговый мне б у тебя занять...

Я кое-что хотел бы разровнять
На спятившей в любви моей планиде.
Нельзя ли прозревать и ненавидя?
Быть может, лучше знаки поменять?

Как маятник, до гробовой доски
Метаться. От надежды до тоски.
И вот сейчас застрять посередине.

Что от тебя останется во мне,
Позволь переберу наедине.
Все это - не такая уж гордыня.

Гера, стоя у зеркала своей опочивальни, примеряла диадему из ярких