"Болеслав Прус. Кукла (Роман)" - читать интересную книгу автора

кротостью нрава, в свою очередь, бывал бит за то, что крал цветную бумагу и
писал на ней письма барышням.
Только Август Кац, отпускавший мыло, не подвергался внушениям ремнем.
Этот тщедушный человек отличался необычайной аккуратностью. Раньше всех
приходил на работу, нарезал мыло и отвешивал крахмал, словно автомат; ел,
что давали, забившись в самый темный уголок магазина, словно стыдясь того,
что ему свойственны человеческие слабости. В десять часов вечера он куда-то
исчезал.
Среди этих людей провел я восемь лет, из которых каждый день был похож
на все другие дни, как одна капля осеннего дождя похожа на другие капли
осеннего дождя.
Я вставал в пять часов утра, умывался и подметал магазин. В шесть я
открывал входные двери и ставни. В ту же минуту откуда-то с улицы появлялся
Август Кац, снимал сюртук, облачался в фартук и молча занимал место между
бочкой серого мыла и колонной, сложенной из брусков желтого мыла. Затем с
черного хода вбегал старый Минцель, бормоча: "Morgen"*, - поправлял на
голове колпак, вынимал из ящика свою книгу, втискивался в кресло и несколько
раз дергал казака за шнурок. Уже после его прихода показывался Ян Минцель и,
поцеловав у дядюшки руку, становился за свой прилавок, на котором в летнее
время ловил мух, а зимою чертил какие-то узоры пальцем или кулаком.
______________
* Сокращенное "Guten Morgen" - доброе утро (нем.).

За Францем обычно приходилось посылать. Он входил заспанный, еще зевая,
равнодушно целовал дядю в плечо и весь день почесывал затылок, выражая таким
образом то ли сильное желание спать, то ли сильное неудовольствие. Почти не
бывало утра, чтобы дядюшка, наблюдая его повадки, не передразнивал его и не
спрашивал:
- Ну... И где же ты, шельма, бегаль?
Тем временем на улице пробуждалась жизнь, и мимо окон все чаще сновали
прохожие. То служанка, то дворник, то барыня в капоре, то мальчишка от
сапожника, то господин в четырехугольной фуражке проходили взад и вперед,
словно фигурки в движущейся панораме. По мостовой катились телеги, бочки,
брички - взад и вперед... И все больше людей, все больше экипажей появлялось
за окнами, пока, наконец, все они не сливались в один оживленный уличный
поток, из которого поминутно кто-нибудь забегал к нам за покупками.
- Перцу на три гроша...
- Пожалуйста, фунт кофе...
- Дайте мне рису...
- Полфунта мыла...
- Лаврового листа на грош...
Постепенно магазин заполнялся, по большей части прислугою и скромно
одетыми хозяйками. В эту пору Франц Минцель выглядел особенно удрученным. Он
выдвигал и задвигал ящики, запаковывал товар в кульки из серой бумаги,
влезал на лесенку, опять заворачивал, и все это - с горестным видом
человека, которому даже зевнуть не дают. В конце концов набиралось столько
покупателей, что и Ян Минцель и я должны были помогать Францу.
Старик все время записывал и давал сдачу, то и дело хватаясь пальцами
за свой белый колпак, голубая кисточка которого болталась над самой его
бровью. Время от времени он дергал казака, а иногда срывал плетку и с