"Болеслав Прус. Грехи детства" - читать интересную книгу автора

- Как не знаешь? Разве ты не помнишь, как из-за нее тебя побила та
гувернантка? А ты забыл, как плакала и просила Лёня, чтобы тебя не
наказывали, когда сгорел этот... хлев?
Конечно, я все отлично помнил и особенно Лёню; но, должен признаться,
памятливость сестры меня рассердила. Я счел чуть ли не позорящим честь моего
мундира, что в деревне, да еще у каких-то девочек-подростков может оказаться
такая хорошая память.
Под влиянием этих чувств я ответил, как грубиян:
- Ах! Отстань ты от меня... вместе со своей Лёней!.. - И я ушел в глубь
парка, крайне недовольный и неуместными воспоминаниями сестры, и тем, что
отказался играть с девочками.
Впрочем, я и сам не знал, чего мне хотелось, но меня взяло такое зло,
что, когда мы встретились с Зосей дома, я не пожелал с ней разговаривать.
Сестра расстроилась и старалась не попадаться мне на глаза, но тогда я
стал ее искать, чувствуя, что мне чего-то не хватает и что, отказавшись
играть с девочками, я совершил большую ошибку. Я решил поправить дело, и,
когда огорченная Зося принялась за штопку, схватил первую попавшуюся книжку,
с минуту полистал ее и, бросив на стол, проговорил, как бы думая вслух:
- Все девочки глупы!..
Я полагал, что афоризм этот будет необычайно глубокомыслен. Но, едва
договорив, понял всю его нелепость. Мне стало стыдно и жалко сестру... Уже
ничего не говоря, я расцеловал Зосю в обе щеки и ушел в лес.
Боже! Как я в этот день был несчастен... А ведь это было только начало
моих страданий.
Я не хочу ничего скрывать. Всю ночь мне снилась Лёня, и с тех пор
вместо бедного горбунка ее образ являлся мне в грезах. Мне казалось, что
одна она может быть тем другом, в котором я давно нуждался. В мечтах я
говорил с ней так долго и красиво, как пишут в романах, и при этом был
вежлив, как некий маркграф. А в действительности меня не хватало даже на то,
чтобы пойти в парк, когда там играли девочки, и я слушал их веселый смех,
перемежающийся замечаниями гувернантки, стоя за забором.
Поныне еще я помню это место: туда выбрасывали мусор из господского
дома, росли крапива и лопух. Я подолгу простаивал там, чтобы услышать
невнятные обрывки фраз или стук башмачков по дорожкам и увидеть мелькающее
платье Лёни, когда она скакала через веревочку.
Минута - и все в парке смолкало; тогда я ощущал палящие лучи солнца и
слышал нескончаемое жужжание мух, кружившихся над свалкой. Потом снова
раздавался смех и топот ножек, сквозь щель в заборе мелькали платья, а потом
снова наступал зной, шелестели деревья, щебетали птицы и назойливые мухи
лезли мне чуть не в рот.
Вдруг из дома доносился голос:
- Лёня!.. Зося!.. Идите в комнату...
Это гувернантка. Я бы возненавидел ее, если б не знал, что ей тоже
грустно.
Как-то раз, направляясь на прогулку к забору, я заметил, что нахожусь
тут не один. С пригорка я разглядел в зеленой чаще лопухов посеревшую от
старости соломенную шляпу, из которой торчали белесые вихры, потому что у
шляпы не было донышка.
Не успел я ступить несколько шагов, как вихры и шляпа поднялись над
лопухом и показался семи- или восьмилетний мальчик в длинной грязной рубахе,