"Болеслав Прус. Примирение" - читать интересную книгу автора

осмотрел.
- Вы подшили так, как вам показал пан Громадзкий? - обратился
Лукашевский к Барбаре.
- Что я подшила? Эти штанишки?.. - с удивлением спросила дворничиха. -
Да ведь это не я... Пан Громадзкий что-то мастерил иголкой, может, он и
подшил... - добавила она тоном, в котором сквозили ирония и неприязнь.
- Ну что, разве я не говорил!.. - поспешно вмешался Леськевич, с
торжеством глядя на Лукашевского. - Интересно только, где сорок грошей?.. -
злорадно заметил он.
- Сорок грошей, - отозвалась Барбара, - мне дал пан Громадзкий, чтобы я
выстирала белье мальчишки. Но такую монету никто, наверно, не примет, она же
дырявая...
И дворничиха извлекла из кармана денежку, ту самую, которую Леськевич,
отправляясь на обед, собственноручно положил на стол.
Леськевич, увидев это, в самом деле смутился: вытаращил глаза и разинул
рот, ироническое выражение сползло с его лица. Он почти с испугом смотрел на
монетку.
- Принесите лимон, - обратился Лукашевский к дворничихе, а когда она
ушла, сказал своему растерявшемуся товарищу:
- Ну, а теперь что?
И с упреком поглядел ему в глаза.
- Но зачем он сделал это? - спросил Леськевич, стараясь вернуть себе
утраченное спокойствие.
- Затем, что хотел что-нибудь подарить малышу, а раз он гол как сокол,
то починил ему брюки и велел выстирать белье, - ответил Лукашевский. -
Неужели у тебя настолько башка не варит, Селезень, что ты даже этого не
понимаешь?.. Скряга!.. эгоист!.. - продолжал он, смеясь. - А я тебе скажу,
что Громада благороднее не только тебя, но и всех нас... Вот это человек...
Леськевич глубоко задумался. Он ходил по комнате, кусал губы,
поглядывал в окно. Наконец, взял шапку и вышел, даже не попрощавшись с
Лукашевским.
Он был задет до глубины души, и в нём начался процесс брожения; но
какая с ним произойдет перемена, в хорошую или в дурную сторону, Лукашевский
не мог угадать.
"Может быть, Селезень переедет от нас?.." - подумал он.


VIII

Леськевич вернулся домой далеко за полночь.
В кухне, свернувшись клубочком, спал на сеннике накрытый пледом Валек.
Леськевич зажег спичку и поглядел на мальчика: тот разрумянился, голова у
него была холодная, и он нисколько не был похож на больного.
- Ну, значит... - пробормотал Селезень.
Он вошел в первую комнату и снова зажег спичку. Здесь на железной
кровати, в необычайной позе растянулся Лукашевский: до пояса он завернулся в
одеяло, ноги высунул за пределы кровати, рукой уперся в стену, голова лежала
на матрасе, а подушка сбилась высоко к изголовью.
На двери, как живой укор совести, висели пепельно-серые брюки,
перешитые руками Громадзкого. От этого зрелища у Леськевича вырвался вздох,