"Болеслав Прус. Примирение" - читать интересную книгу автора

при всей его скромности, а может быть, именно благодаря его скромности,
женские имена производили сильное впечатление.
- А ты, Селезень, почему не одеваешься? - в свою очередь, спросил
Квецинский, угрюмо поглядывая на неглиже Леськевича. - Не говоря о том, что
сюда может кто-нибудь войти...
- Теклюня! - хихикнул Громадзкий.
- Просто некрасиво в таком виде показываться соседям, что живут
напротив, - закончил Квецинский.
- Тебе ведь известно, что мне надо работать, - возразил Леськевич. - А
если я оденусь, то обязательно выползу в город... Я себя знаю.
- Значит, работай.
- Да, работай... А зачем?.. Кто мне поручится, что я не умру, сдав
последний экзамен?..
И он потер пальцем губы, проверяя нет ли у него жара.
- Так уж сразу, после экзамена...
- Ну несколько лет спустя. А тогда какой мне толк от того, что я буду
знать немножко больше, чем требуется для степени кандидата? - морщась,
говорил Леськевич. - Бактерии не насытятся моей ученостью и не отравятся.
- Но наука... прогресс... - заметил Квецинский.
- Прогресс... ха... ха!.. - засмеялся Леськевич. - Как раз теперь я
думал вот о чем: кто знает, не достигла ли Европа предела своего прогресса и
не впадут ли уже наши внуки в китайскую рутину, которая пережевывает и
забывает старое, не создавая ничего нового.
Он глотнул воздух, как человек, желающий удостовериться, в состоянии ли
он еще дышать, и схватился за левый бок.
- Ты отравился сосисками, Селезень, и мелешь вздор...
- Вовсе не вздор!.. - возмутился Леськевич. - Это мои сокровенные
мысли, только у меня нет привычки делиться ими. Как расплавленная лава,
застывая, каменеет, как обызвествляются органические ткани, так
обызвествляются и целые общества... В них замирает интерес, стремление к
познанию нового, и они уподобляются муравейникам или пчелиным роям, в
которых на протяжении тысячелетий все делается очень старательно, очень
систематично, но несознательно и по рутине...
- Откуда, черт возьми, у тебя берутся такие дурацкие мысли? - крикнул,
вскакивая с кровати, Квецинский.
- Потому что я вижу границы цивилизации там, где ты их не замечаешь, -
возбужденно возразил Леськевич. - Взгляни хотя бы на такую мелочь, как стол
или стул... Неужели ты думаешь, что через пятьсот лет вместо столов и
стульев появится нечто лучшее?.. Может быть, ты полагаешь, что эта булка
станет иной?.. А может быть, ты воображаешь, что люди начнут строить дома
другого типа и вместо сегодняшних продырявленных коробок будут возводить
здания, подобные кристаллам или фантастическим утесам?..
- И это говорит естественник!.. - воскликнул, покраснев, Квецинский.
- Именно естественник, который знает, что ученые больше не откроют ста
тысяч новых видов растений и животных, не найдут десятков новых элементов
или нескольких новых сил, таких как тяжесть, теплота, электричество... Мы
уже подходим к пределу... - заключил он нараспев и словно невзначай
прощупывая свой желудок.
- Может быть, вы и подходите, но не мы, - прервал его Квецинский. -
Погляди только сколько миллионов людей добилось за сто лет личной свободы,