"Марсель Пруст. Обретенное время" - читать интересную книгу автора

выловленная удочкой юного китайца рыбешка, что буквально восхищает
перламутроблестящими оттенками серебряной лазури своего живота. И когда я
сказал Вердюрену, что, должно быть, уж очень нежное удовольствие получает
он, изысканно принимая пищу из этой коллекции, которую не каждый принц
сегодня может позволить себе в своем доме, хозяйка меланхолически обронила:
"Сразу видно, что вы его совсем не знаете". И затем она рассказала мне, что
ее муж - причудливый маньяк, которому безразлично изящество, "маньяк, -
повторила она, - просто маньяк, у него аппетита больше к бутылке сидра,
которую он будет распивать со всяким сбродом в прохладе нормандской фермы".
И очаровательная женщина в истовой любови к колоритам местности рассказывает
нам с воодушевлением, перехлестывающим края, о Нормандии, где они жили,
Нормандии, которая как бы необъятный английский парк с душистыми крупными
насаждениями в духе Лоренса, бархатистостью криптомерий и фарфорованной
каймой розовых гортензий натуральных лужаек, мятьем сернистых роз, коих
опадание на путях крестьян, где инкрустация двух обнявшихся грушевых
деревьев напоминает нечто орнаментальное, наводит на мысли о небрежно
клонящихся цветущих ветвях на бронзе канделябров Готьера, Нормандии, о
которой отдыхающие парижане забыли знать, Нормандии, сокрытой оградой
участка, забора, который, доверились мне Вердюрены, без труда кое-кого
пропустит. На исходе дня, в сонливом погашении цветов, когда если что свет и
излучает, то только море, море почти створоженное, голубоватое, как молочная
сыворотка ("Да что вы в море понимаете, - неистово восклицала моя
собеседница в ответ на слова, что Флобер де нас с братом возил в Трувиль, -
абсолютно ничего, ничего, надо поехать со мной, без этого вы не узнаете
ничего и никогда"), они возвращаются настоящими цветущими лесами тюлевых
роз, которыми прикинулись рододендроны, их опьяняет запах сардинерии, что
вызывает у ее мужа невыносимые приступы астмы, - "Да, - настаивает она, -
отвратительные астматические припадки". Туда следующим летом они вернутся,
приютят целую колонию художников в некоем восхитительном средневековом
жилище, древнем монастыре, для них и сняли, за пустячок. И честное слово,
когда я слушал эту женщину, которая, попав в такую изысканную среду, все
равно сохранила в своей речи свежесть, присущую женщине из простонародья,
которой слова вам покажут все как вы сами вообразили, у меня едва слюнки не
потекли по всему тому житью - каждый работает в своей келье, в гостиной,
такой огромной, что там два камина, все собираются перед завтраком для
изысканнейших бесед, разгадывают шарады и играют в фанты, - и все это навело
меня на мысль о шедевре Дидро: Письмах к м-ль Волан[16]. И затем, после
завтрака, все выходят, даже во дни непогод, палящим зноем, сверкающим
ливнем, ливнем, линующим своим светлым процеживанием узловатости первых
чудных аккордов столетних буков, зачинающих у ограды Зеленеющую Красоту,
чтимую XVIII-м веком, и кустов, задержавших, ввиду цветущих бутонов и как
взвесь на своих ветвях - капли дождя. Останавливаются послушать нежного
шлепа, влюбленного в свежесть, снегиря, купающегося в милой крошечной ванне
из Нимфенбурга, разумею венчик белой розы. Но стоило мне заговорить с г-жой
Вердюрен о нормандских цветах и пейзажах, нежно пастелизуемых Эльстиром, как
она бросила, сердито вскинув голову: "Так это ж я его всему научила, всему,
да будет вам известно, и всем любопытным местечкам и всем мотивам, - и я
поставила ему это на вид, когда он нас покинул, не так ли, Огюст? всему, что
он изображал. Предметы-то он умел рисовать, это, надо отдать ему должное,
можно за ним признать. Но он совершенно не понимал цветы, даже не мог