"Марсель Пруст. Обретенное время" - читать интересную книгу автора

проявившей в нем изысканность прямо-таки незаурядную, вернувшись к саге с
жемчугами, сообщает нам, что катастрофы подобного рода производят в мозгу у
человека искажения точь-в-точь схожие с теми, которые наблюдаются в
неодушевленной материи, и поистине более философским манером, чем то сделали
бы врачи, рассказывает о камердинере г-жи Вердюрен, чуть было не погибшем на
ужасном том пожаре и в результате переродившемся совершенно, и изменившим
даже свой почерк, да настолько, что первое письмо, полученное от него
хозяевами в Нормандии, в котором им сообщалось о происшествии, было сочтено
ими мистификацией какого-то шутника. И не только почерк, но и сам он,
согласно утверждениям Котара, переродился, и из отпетого трезвенника стал
такой омерзительной пьянчужкой, что госпожа Вердюрен вынуждена была его
рассчитать. И показательное рассуждение переместилось, по изящному мановению
хозяйки дома, из столовой в венецианскую курительную залу, где Котар
рассказал нам об известных ему подлинных раздвоениях личности, приводя в
пример одного из своих пациентов, коего он любезно предложил привести ко
мне, и каковому, по его словам, достаточно тронуть виски, чтобы пробудить в
себе некую вторую жизнь, по ходу которой он ничего не помнит о первой, да
так, что будучи в первой вполне порядочным человеком он был много раз
арестован за кражи, совершенные им в другой, где он был попросту
отвратительным негодяем. На это г-жа Вердюрен тонко заметила, что медицина
могла бы помочь театру более правдивыми сюжетами, где путаница забавно
зиждилась бы на ошибках, связанных с патологиями, и это, как нить за иглой,
потянуло г-жу Котар рассказать, что нечто подобное уже написано, неким
прозаиком, любимцем вечерних чтений детей ее, Стивенсоном из Шотландии, и
услышав его имя Сван категорически заявил: "Но это совершенно замечательный
писатель - Стивенсон, я вас уверяю, г-н Гонкур, выдающийся и равный
величайшим". И когда, восхищаясь кессонами с гербами в плафонах,
перевезенными из палаццо Барберини, я позволил себе выразить сожаление в
связи с прогрессирующим потемнением чаши, вызванным пеплом наших
"гаванских", тогда Сван рассказал, что подобные пятна свидетельствуют, если
судить по книгам, имевшимся у Наполеона I и принадлежащим теперь, несмотря
на его антибонапартистские убеждения, герцогу де Германту, о том, что
император жевал табак, а Котар, выказывая любознательность и проникновение
воистину во все, заявил, что пятна эти объясняются вовсе не этой причиной, -
"нет, вовсе нет", - авторитетно настаивал он, но привычкой сосать, даже на
полях сражений, лакричную пастилку, чтобы успокоить боли в печени. "Ибо у
него болела печень, это его и убило", - заключил доктор".

На этом я остановился - завтра пора было в путь; впрочем, в этот час, к
еженощному труду, на который уходит половина нашей жизни, меня звал иной
хозяин. Только закроешь глаза, и уже занят его работой. Каждое утро он
вверяет нас другому владельцу, потому что в противном случае мы плохо
справились бы со своей службой. Стоит сознанию пробудиться, и мы пытаемся
узнать, что же мы делали у господина, завалившего своих рабов, прежде чем
включить их в стремительную работу, - и самые хитрые, когда обязанность
исполнена, пытаются тайком подсмотреть. Но сон превосходит их в скорости и
скрывает следы того, что нам хотелось бы видеть. И вот уже столько веков мы
ничего не знаем об этой тайне.
Итак, я закрыл Дневник Гонкуров. Авторитет литературы! Мне захотелось
встретиться с Котарами, выспросить у них кое-что об Эльстире, осмотреть