"Марсель Пруст. Обретенное время" - читать интересную книгу автора

только что сошли с поезда, приехав на каникулы в деревню: например, контраст
света и тени, лежащих вечерами рядышком на земле, в лунном свете. В этом
лунном свете виднелось то, что не увидишь в городах даже среди зимы; его
лучи расстилались по не убиравшемуся больше рабочими снегу бульвара
Османн[40], словно по льдам Альп. Силуэты деревьев, ясны и чисты, отражались
на этом злато-голубом снеге столь же тонко, как на японских гравюрах или на
втором плане картин Рафаэля; они тянулись по земле у корней дерева, как в
лесу на закате, когда солнце затопляет лужайки, а деревья восстают через
равные промежутки. И восхитительно нежный, тонкий луч, в котором вырастали
тени этих деревьев, легкие как души, представлялся лучом райских чертогов,
но не зеленым, а белым, сверкающим так ясно (потому что лунный свет падал на
нефритовый снег), словно был соткан из лепестков груши в цвету. И,
недвижимы, божества фонтанов, сжав в руке ледяную струю, казалось, были
созданы из двойной материи, для исполнения которой художник обвенчал бронзу
с хрусталем. Этими чудесными ночами все дома были черны. Но, напротив,
иногда весной, не считаясь с предписаниями полиции, особняк, либо только
этаж особняка, или даже только одна комната этажа, не укрывшаяся за ставни,
совершенно одинокая в непроницаемых потемках, виделась будто бросок чистого
света, неустойчивое видение. И женщина, которую, подняв глаза выше,
разглядишь в золоченом сумраке, принимала в этой ночи, в которой ты потерян,
а она заключена, волшебные и смутные очертания восточного призрака. Потом
идешь дальше и уже ничто не мешает оздоровительному однозвучному сельскому
шарканью в темноте.

Кажется, я довольно долго не встречался с персонажами этого
повествования. В 1914-м, правда, за два месяца, проведенных мною в Париже, я
мельком виделся с г-ном де Шарлю и встретился с Блоком и Сен-Лу, - с
последним только два раза. На второй раз, снова представ мне самим собой, он
изгладил не очень-то приятные воспоминания, оставшиеся у меня от его
тансонвильской неискренности, о чем я только что рассказал, и я опять
признал его былые исключительные достоинства. Первая встреча была сразу же
после объявления войны, - то есть, в начале последовавшей тому недели (Блок
в это время делал крайне шовинистические заявления); когда Блок нас оставил,
в рассказе Сен-Лу о том, что он уклоняется от службы, не было никакой
иронии, и меня почти шокировала грубость его тона. (Сен-Лу приехал из
Бальбека. Позднее я выведал окольными путями, что там им предпринимались
некоторые тщетные усилия по поводу директора ресторана. Последний своим
положением был обязан наследству, полученному от г-на Ниссима Бернара. Это
был тот самый юный слуга, которому дядя Блока "покровительствовал". Однако
богатство привело за собой добродетель. Так что тщетно Сен-Лу пытался его
обольстить. Итак, в порядке компенсации, когда добродетельные юноши,
взрослея, отдаются страстям, в которых они, наконец, нашли вкус, доступные
молодые люди обретают принципы, и какой-нибудь де Шарлю приходит к ним,
доверившись старым сплетням, но слишком поздно, и нарывается на
неприятности. Все дело в хронологии.) "Да, - кричал он весело, - все, кто не
на фронте, как бы они того ни объясняли, остались здесь только потому, что
им неохота идти на смерть - это от трусости". И с тем же уверенным жестом,
однако энергичнее, чем при словах о трусости других людей, он добавил: "И
если я не вернусь на службу, то это просто от трусости, и все тут!". Я уже
не раз убеждался, что бравирование похвальными чувствами вовсе не