"Марсель Пруст. Обретенное время" - читать интересную книгу автора

знакомы, не так ли?". Я ответил, что я действительно с ним знаком, и с его
женой также, но знакомством дорожу лишь отчасти. Но с того времени, как я
подружился с этой четой, я так привык относится к его жене, как, вопреки
всему, к женщине исключительной, досконально сведущей в Шопенгауэре,
обладающей доступом в духовные сферы, абсолютно закрытые ее неотесанному
супругу, что слова Сен-Лу меня прежде всего изумили: "Скажу по правде, жена
у него идиотка. Но сам он - человек просто замечательный, одарен и все так
же мил". Под "идиотией" жены Робер понимал, вероятно, ее страстное желание
якшаться с большим светом, самое суровое осуждение света и встречающее. Под
качествами мужа, наверное, он имел ввиду те, которые расхваливала его мать,
когда ставила его выше других членов своей семьи. Его-то, по крайней мере,
не волновали герцогини; но говоря по правде этого рода "ум" столь же отличен
от ума, присущего мыслителям, как признанный публикой "талант" от
"способностей" нувориша, "умеющего делать деньги". Однако слова Сен-Лу не
вызвали у меня неприятного впечатления, ибо напомнили, что претензия
граничит с глупостью, а простота хоть и несколько скрыта, но приятна. Мне,
правда, не довелось обнаружить эти качества в г-не де Камбремере. Но в
действительности, если учитывать мнение других людей, человек состоит из
множества несходных личностей, даже если забыть о разнице взглядов. Я знал
только оболочку г-на де Камбремера. И его достоинства, о которых твердили
другие, так и остались для меня неизвестны.
Мы проводили Блока, который попрекал Сен-Лу тем, что, в отличии от
него, Блока, все эти "именитые высокородные отпрыски", щеголяющие при
штабах, ничем не рискуют, тогда как у него, простого солдата 2-го класса,
нет никакого желания "дырявить шкуру из-за Вильгельма". "Похоже, что
император Вильгельм серьезно болен", - ответил Сен-Лу. Блок, как и все люди,
околачивающиеся возле биржи, с необыкновенной легкостью воспринимал
сенсационные известия и потому воскликнул: "Говорят даже, что он умер". На
бирже все монархи больны, а что до Эдуарда VII[43] или Вильгельма II, то они
уже умерли; все осажденные города уже пали. "Правда, это пока скрывают,
чтобы не ввергнуть бошей в отчаяние. Однако он умер вчера ночью. Мой отец
узнал об этом из совершенно надежного источника". Постоянными сношениями с
совершенно надежными источниками, которыми только, по счастью, и пользовался
г-н Блок-отец, он был обязан своим "большим связям"; он получал оттуда
секретные покуда новости о том, что "заграница растет", что "Де Бирс
падает". Впрочем, если к указанному моменту рос курс Де Бирс, а
"предложений" на "заграницу" не наблюдалось, если рынок первых был и
"устойчивым", и "активным", тогда как вторых - "колеблющимся" и
"неустойчивым", и держали их "в фондовом резерве", совершенно надежный
источник оставался не менее надежным источником. Поэтому Блок известил нас о
смерти кайзера с видом важным и таинственным, но также раздраженным.
Особенно его взбесило, что Робер назвал Вильгельма императором. Я думаю, что
и под резаком гильотины Сен-Лу и г-н де Германт не сказали бы иначе. Два
этих светских мужа, останься они в одиночестве на необитаемом острове, где
не перед кем обнаружить своих хороших манер, проявляли бы эту воспитанность,
подобно латинистам, правильно цитирующим Вергилия. Сен-Лу никогда бы не
смог, даже под пыткой у немцев, назвать "императора Вильгельма" иначе. И
этот хороший тон, несмотря ни на что, есть свидетельство великих пут духа.
Тот, кто не сумеет сбросить их, останется лишь светским человеком. Эта
изящная посредственность, впрочем, прелестна - в особенности у всех, кто