"Марсель Пруст. Обретенное время" - читать интересную книгу автора

Гомосексуальный идеал мужественности Сен-Лу, хотя и отличался, был
столь же банален и лжив. Оттого, что подобные люди не отдают себе отчета,
что в основе этих умствований, которым они приписывают другое происхождение,
лежит физическое желание, они не замечают этой лжи. Г-н де Шарлю ненавидел
изнеженность. Сен-Лу восхищался смелостью молодых людей, опьянением
кавалерийских атак, нравственным и интеллектуальным благородством чистой
дружбы двух мужчин, когда один жертвует своей жизнью другому. Война, из-за
которой в столицах не осталось никого, кроме женщин, что могло бы привести
гомосексуалистов в отчаяние, является, помимо того, страстным
гомосексуальным романом, если у гомосексуалиста хватает ума на измышление
химер, но недостаточно для того, чтобы разгадать их происхождение и понять
себя. Так что к тому времени, когда юноши из чисто спортивного
подражательного духа (так раньше все играли в "чертика") шли на фронт
добровольцами, Сен-Лу стал находить в войне много больше идеальных черт, чем
в своих конкретных желаниях, несколько отуманенных идеологией; этот идеал
подразумевал совместную службу с мужчинами в его вкусе в исключительно
мужском рыцарском ордене, вдали от женщин, там, где он мог рисковать жизнью,
спасая своего ординарца, и умереть, внушая фанатическую любовь своим
солдатам. Равно, что бы в его смелости ни таилось, тот факт, что он был
знатным барином, снова и снова проявлялся в неузнаваемой и идеализированной
форме представлений г-на де Шарлю, по мысли которого в их роде не осталось
ничего женоподобного. Впрочем, подобно тому, как в философии и искусстве две
аналогичные идеи интересуют нас только формой, в которой они развернуты, и
могут значительно различаться в зависимости от изложения их, допустим,
Ксенофонтом или Платоном, прекрасно понимая, сколь они друг на друга похожи,
я бесконечно больше восхищался Сен-Лу, требующим назначения на самые опасные
позиции, чем г-ном де Шарлю, презирающим светлые галстуки.
Я рассказал Сен-Лу о своем приятеле, директоре бальбекского
Гранд-Отеля[46], согласно утверждениям которого в начале войны французские
солдаты часто пускались, по его словам, в "дезертизмы", потому что их
подкупил, как он сказал, "прусский милитарист"; в определенный момент он
даже уверовал в синхронный десант в Ривбеле немцев, японцев и казаков, что
было опасно для Бальбека, и потому, как он выразился, ему оставалось только
"пролинять". Этот германофоб со смехом рассказывал о своем брате: "Он в
траншеях, в двадцати пяти метрах от бошей!" - пока о нем не вспомнили, что и
сам он бош, и не отправили его в концентрационный лагерь. "Кстати о
Бальбеке, ты помнишь лифтера?" - спросил Сен-Лу, прощаясь со мной, словно бы
не очень хорошо представляя, о ком речь, и рассчитывая на мою помощь в
прояснении вопроса[47]. "Он пошел на фронт добровольцем и попросил у меня
похлопотать, чтобы его вернули в авиацию". Вероятно, лифт надоел ему
подъемом в ограниченной клети, и высоты лестниц Гранд-Отеля ему уже не
хватало. Он собирался "двинуть галуны" не по линии консьержа, ибо наша
судьба - это не всегда то, что мы мыслим. "Я обязательно поддержу его
просьбу, - сказал мне Сен-Лу. - Я еще сегодня утром говорил Жильберте:
никогда у нас не будет достаточно авиации. А так мы всегда заметим, что
готовит противник. Авиация лишила бы его самого решительного преимущества
при наступлении, преимущества неожиданности: самой лучшей армией будет,
наверное, та, у которой лучшие глаза. Кстати, добилась ли бедняжка Франсуаза
увольнения племянника?" Но Франсуаза, долгое время пытавшаяся добиться
освобождения племянника от призыва, когда ей сказали, что через Германтов