"Марсель Пруст. Обретенное время" - читать интересную книгу автора

На следующий день после получения этого письма, то есть за два дня до
прогулки в темноте, шума шагов в тянучке воспоминаний, - приехал с фронта
Сен-Лу; он сразу же должен был вернуться и потому забежал ко мне лишь на
минуту; его приход меня сильно взбудоражил. Франсуаза хотела было броситься
за ним, надеясь, что он поможет освободить от службы робкого
мальчика-мясника, который через год подпадал под призыв. Но она сама поняла,
сколь это тщетно, ибо давно уже робкий убийца животных сменил мясную. И то
ли наша лавка боялась потерять клиентуру, то ли там были чистосердечны, но
Франсуазе ответили, что неизвестно, где этот мальчик теперь служит, -
впрочем, хорошим мясником ему никогда не стать. Франсуаза бросилась на
поиски. Но Париж велик, мясные лавки бесчисленны, и она напрасно обегала
многие из, она так и не нашла робкого и окровавленного юношу.
Он вошел в комнату, я осторожно вышел навстречу с каким-то
сверхъестественным ощущением, - это чувство мы испытываем при виде
отпускников, если наряду с другими гостями принимаем смертельно больного,
который, тем не менее, еще может встать, одеться, выйти на прогулку.
Казалось (в особенности поначалу, ибо те, кто, в отличие от меня, жил в
Париже, привыкли к этому, а привычка отсекает в том, что мы много раз
видели, корень глубокого впечатления и мысли, раскрывающей их истинное
значение), есть что-то жестокое в этих солдатских отпусках. Раньше думали,
что они не вернутся, что они дезертируют. И правда, они прибывают из мест,
реальность которых, заверенная только газетами, представляется нам
сомнительной; мы не в силах убедить себя, что кто-то участвует в этих
титанических боях и возвращается с простой контузией плеча; они вот-вот
уйдут на побережья смерти, и непредставимо, что они на какое-то время
оказались рядом с нами; нас переполняет нежность, ужас и ощущение таинства,
словно мы вызвали души умерших; мертвецы явились на мгновение, и мы ни о чем
не осмеливаемся спрашивать их; впрочем, самое большее, они нам ответят: "Вы
этого представить не сможете". Все это необычно настолько - в отпускниках,
вырвавшихся из ада, в живых или мертвых, загипнотизированных или вызванных
медиумом, - что единственное следствие соприкосновения с тайной, если это
вообще возможно, только оттеняет незначимость слов. Таким был и мой разговор
с Робером, к тому же получившим на фронте ранение, более величественное и
загадочное для меня, чем отпечаток, оставленный на земле ногой великана. И я
ни о чем не осмелился расспрашивать его, а он рассказывал только что-то
простое. Этот разговор, к тому же, не сильно отличался от наших довоенных
бесед, как будто люди, вопреки ей, остались прежними; не изменился и тон
беседы, только тема, вот и все.
Я понял, что в войсках он мало-помалу изыскал возможность забыть, что в
отношениях с ним Морель вел себя так же некрасиво, как в отношениях с его
дядей. Однако он по-прежнему испытывал к нему сильное чувство, и ни с того
ни с сего вновь захотел с ним встретиться, хотя и постоянно откладывал
встречу на потом. Я счел, что по отношению к Жильберте будет тактичнее, если
я не скажу Роберу, что достаточно посетить г-жу Вердюрен, чтобы найти
Мореля.
Я робко сказал Роберу, что в Париже война практически не чувствуется.
Но он ответил, что даже здесь она иногда "просто потрясает". Он упомянул
вчерашний налет цеппелинов, и спросил, видел ли я его, - так раньше он
расспрашивал меня о каком-нибудь спектакле, представлявшем большой
эстетический интерес. Еще на фронте можно понять, что есть своего рода шик