"Марсель Пруст. Обретенное время" - читать интересную книгу автора

воздух трещал от бдительной вибрации - сонора французских аэропланов. Но
иногда отзывалась сирена, словно душераздирающий зов валькирии -
единственная немецкая музыка, доступная в военное время, а затем пожарные
объявляли, что тревога окончена, и неподалеку сигнал отбоя, как
шалун-невидимка, через равные промежутки повторял добрую весть, сотрясая
воздух радостными воплями.
Г-на де Шарлю удивляло, что даже такие люди, как Бришо, до войны
тяготевшие к милитаризму, ругавшие Францию за "недостаточную военизацию",
ныне ставили Германии в вину не только ее милитаризм, но даже преклонение
перед армией. Правда, когда речь зашла о перемирии с Германией, их мнение
изменилось и теперь они небезосновательно изобличали пацифистов. Но тот же
Бришо, несмотря на ухудшение зрения, согласился на своих лекциях
рассказывать о книгах, выходивших в нейтральных странах, и превозносил один
швейцарский роман, в котором высмеивались зародыши милитаризма: два ребенка
глазели на драгуна, и в их восхищении было что-то символическое. Этой шутке
было чем не понравиться г-ну де Шарлю и по другим причинам, поскольку
драгун, по его мысли, чем-то мог быть и прекрасен. Но особенно его удивляло,
что Бришо восхищается этой книгой, - и дело было не в самой книге (ее барон
не читал), а в изменении умонастроя Бришо за время войны. Тогда все, что
совершал военный, было в порядке вещей: и нарушения генерала Буадеффра, и
ложь, и махинации полковника дю Пати де Клама, и вранье полковника Анри[82].
Какой из ряда вон выходящий переворот взглядов (но в действительности это
было только другим лицом той же благородной патриотической страсти,
обязывавшей милитариста, каковым Бришо являлся в своей борьбе с
дрейфусарством, стать разве что не пацифистом, поскольку теперь пацифизм был
задействован в борьбе со сверхмилитаристской Германии, которой он - тот же
человек - противостоял) заставлял теперь Бришо восклицать: "О, изумительное
зрелище, достойное привлечь юность века - века, исполненного грубости,
знакомого только с культом силы: драгун! Не может вызывать сомнения тот
факт, что поколение, взращенное на культе этих неприкрытых проявлений грубой
силы, вырастет грубой солдатней"? И Шпиттелер[83], символически
противопоставив своего героя отвратительной концепции сабли превыше всего,
выслал во глуби лесов оклеветанного и осмеянного, одинокого мечтательного
персонажа, Глупого Студента, в лице которого автору прекрасно удалось
воплотить нежность, увы, вышедшую из моды, - можно сказать, скорее забытую,
если ужасное царствование их старого Бога не прервется, - прелестную
мягкость мирных времен.
"Вы знакомы, - сказал мне г-н де Шарлю, - с Котаром и де Камбремером.
Всякий раз, как я встречаюсь с ними, они говорят, что германцам необычайно
не хватает понимания психологии. Между нами: верите ли вы, что раньше
психология их сильно заботила, и сейчас они могут хоть чем-то подтвердить
этот интерес? Но я не преувеличиваю. Как только речь заходит о каком-нибудь
великом немце, о Ницше, Гете, Котар говорит вот что: "с привычным
непониманием психологии, присущим тевтонской расе". В войне, конечно, есть и
такое, что меня огорчает намного сильнее, но согласитесь, это несколько
выводит из себя. Норпуа поумней, я это признаю, хотя он заблуждается с
самого начала. Но что вы скажете об этих статьях, призывающих к всеобщему
оптимизму? Мой дорогой друг, вам так же хорошо известны несомненные качества
Бришо, как и мне, я очень люблю его, даже вопреки схизме, отлучившей меня от
его маленькой церковки, вследствие чего я теперь встречаюсь с ним гораздо