"Марсель Пруст. Обретенное время" - читать интересную книгу автора

она могла именовать их "нашими верными союзниками". Стоит ли упоминать, что
по любому поводу она употребляла выраженье "fair play", - чтобы напомнить,
что англичане сочли немцев нечестными игроками, и "что нужно - так это
выиграть войну, как говорят наши бравые союзники". А английские солдаты,
само собой, служили поводом помянуть зятя - как нравится ему жить вместе с
австралийцами, шотландцами, новозеландцами и канадцами. "Мой зять теперь
знает арго всех бравых tommies, к нему прислушиваются даже представители
самых далеких dominions, и он накоротке не только с генералом и командующим
базой, но и с самым простеньким private".
Пусть этот рассказ о г-же де Форшвиль (пока я иду бульварами с г-ном де
Шарлю) позволит мне еще одно, более пространное, но уместное при описании
эпохи отступление, затрагивающее отношения г-жи Вердюрен с Бришо. Де Шарлю
осмеивал бедного Бришо безжалостно (потому что Шарлю был очень умен и, более
или менее осознанно, германофил), но намного сильнее Бришо третировали
Вердюрены. Конечно, они были шовинистами, и в силу того статьи Бришо могли
бы прийтись им по душе, - они, к тому же, не многим уступали писаниям,
услаждавшим вкус г-жи Вердюрен. Тем не менее, у нас на памяти, что уже в
Распельере Бришо из великого человека, коим слыл поначалу, превратился для
Вердюренов если и не в козла отпущения, как Саньет, то по меньшей мере в
мишень их едва прикрытых насмешек. В то время, правда, он был верным среди
верных, и это гарантировало ему долю выгод, молчаливо предусмотренных
уставом кланчика для основоположников и ассоциированных членов. Но по мере
того, как, быть может, благодаря войне, или в результате быстрой, наконец-то
осуществившейся кристаллизации, когда все необходимые элементы светскости,
хотя и сокрытой ранее, насытили салон Вердюренов, и последний открывался
новому обществу, а верные, поначалу - наживка для этой публики, приглашались
все реже и реже, - подобного рода процессы стали затрагивать и Бришо.
Несмотря на Сорбонну, несмотря на Институт, его довоенная слава не выходила
за пределы салона Вердюренов. Стоило ему, правда, взяться за писание статей,
выходивших едва ли не ежедневно, - начиненных теми фальшивыми бриллиантами,
что он частенько рассыпал без счета для верных, но с другой стороны богатых
глубокой эрудицией, которую, как настоящий "сорбонщик", в сколь бы занятную
форму он ее не облекал, Бришо не старался скрыть, - как восхищенный "большой
свет" обратил на него внимание. В кои-то веки свет снизошел к далеко не
ничтожному человеку, способному привлечь внимание подлинной плодовитостью
ума и богатыми запасами памяти. И пока три герцогини намеревались посетить
прием г-жи Вердюрен, три другие оспаривали честь принимать у себя за ужином
великого человека, - он без колебаний посещал одну из них, не чувствуя себя
чем-либо связанным, ибо г-жа Вердюрен, - ее раздражал успех его статей в
Сен-Жерменском предместье, - старалась не допустить его присутствия, если он
мог встретиться в кланчике с какой-нибудь блистательной особой, с которой он
не был знаком еще и которая поспешила бы его к себе заманить. Так что
публицистический дар (в котором он с опозданием проявил, снискав почет и
превосходное жалование в награду, те же самые способности, всю жизнь
расточавшиеся им задарма в безвестности салона Вердюренов, - ибо статьи не
стоили ему больших усилий, столь он был речист и умен, чем его болтовня)
привел бы и, некоторое время казалось, уже привел Бришо к бесспорной
славе... если бы не г-жа Вердюрен. Конечно, статьи Бришо были далеки от
совершенства, которое приписывал им свет. Вульгарность человека поминутно
проступала в педантизме ученого. И наряду с ничего не говорящими образами